Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Хороши были и мы, «религиозники»: слышали эти слова о «перемирии» и, совершенно не вдумываясь в их политический смысл, считали, что все обстоит благополучно, что большевики сошлись с «небольшевиками» на почве служения народу и что из такого содружества, очевидно, ничего плохого для народа и для всех нас выйти не может!.. Между тем нам следовало бы заявить, что мы к «декларации» наших сочленов-политиков не присоединяемся и готовы работать с правительством по борьбе с голодом – на любых условиях. Но такова была наша неопытность в вопросах политики, что мы не подумали даже о столь необходимом шаге!..

Избрали, по заранее условленным кандидатурам, председателем комитета Каменева, его заместителями Прокоповича и Кишкина. Не помню, на этом заседании или на одном из следующих выбрали семичленную делегацию для посещения Западной Европы, а может быть, и Америки, во главе с расфранченным, лысым и усатым Ф. А. Головиным.

Ни с кем не оговариваясь заранее, я попросил слова на первом собрании.

– Комитету придется обращаться к обществу и к разным его слоям, к интеллигенции, к крестьянству, к духовенству, с просьбами и воззваниями о содействии и о пожертвованиях. Желательно было бы поэтому избрать особую комиссию для составления воззваний.

Предложение показалось как будто резонным. Рыков предложил называть имена. Названы были: Кускова, Борис Зайцев, Осоргин, Дживилегов… Кто-то выкрикнул мое имя. Один из правительственных делегатов назвал Луначарского. Так образована была литературная комиссия.

Я сидел и всматривался в лица. Рыков, с худым, желтым, морщинистым лицом многоопытного деятеля, спокойно вел заседание, поглядывая невозмутимо из темных орбит на всех выступавших. Большинство остальных высоких партийцев скромно размещалось по углам зала, в задних рядах. Почти рядом со мной, немного впереди, сидел Л. Б. Красин, первый советский дипломат, которому удалось достичь исключительного успеха: победить, в дипломатической беседе, Ллойд-Джорджа и заставить его признать советское правительство. Сейчас Красин, одетый в изящную визитку, был весь внимание: облокотившись локтем правой руки на спинку стоявшего перед ним стула, устремленный всей фигурой вперед и отставив назад левую ногу, он, казалось, старался не пропустить ни слова и ни полслова из развертывавшейся перед ним сцены встречи недавних политических врагов, сошедшихся, чтобы общими усилиями помочь народу в его беде.

Затем начала развертываться понемногу деятельность комитета.

На предварительные расходы комитетом занята была солидная сумма у правительства. На Собачьей площадке, с Хомяковским домом и с урной на маленькой колонне посредине, снят был просторный одноэтажный особняк, в котором поместилась канцелярия комитета и велись его заседания. Деятельность комитета начиналась как будто под благоприятной звездой.

Интеллигенция, Церковь, организованная кооперация дружно откликнулась на его призывы. Патриарх Тихон опубликовал в собственной информационной газете комитета прекрасное воззвание к православным и духовенству, объявивши сбор пожертвований во всех церквах. Председатель Центросоюза Коробов скупал вагонами картофель в более или менее урожайных местах, чтобы перекинуть его в неурожайные. Всколыхнулось студенчество, пославшее своих представителей на работу в комитет. В литературной комиссии вырабатывались воззвания к разным группам населения. М. Осоргин редактировал еженедельную газету комитета «Помощь», но уже при выпуске первого номера допустил озорную выходку: название газеты набрано было совершенно таким же шрифтом, как наименование «Русских ведомостей», – газеты, недавно закрытой правительством. К чему было в таком деле это озорничанье?!

В небольшом зальце особняка на Собачьей площадке происходили общие собрания комитета, физиономия которых тоже не лишена была своеобразия. Ведущие члены нашей организации Кишкин, задорный и претенциозный старик экономист Прокопович, Кускова и др. пустились в критику правительственных действий по собиранию разверстки, – разверстки, предписания о которой диктовались нуждами Гражданской войны. Это была почва скользкая и совершенно бесплодная, поскольку задача комитета состояла лишь в том, чтобы собрать необходимые средства и продовольствие для помощи голодающему крестьянству. Тон у гг. «бывших людей», которые неожиданно увидели себя снова призванными к жизни и деятельности, все повышался. Как пишет Б. Зайцев в своих воспоминаниях, они, обращаясь к выступавшим с отчетами на заседаниях комитета высшим представителям власти (каким был, в частности, нарком продовольствия Брюханов), с апломбом восклицали: