Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Я ближе узнал Льва Львовича после смерти Льва Николаевича. Он был очень жалкий и непостоянный, внутренне неустойчивый человек, мечтавший только о том, чтобы выиграть в карты или в рулетку большие деньги, и в то же время человек очень интеллигентный, душевно тонкий и подвижный, в противоположность хотя бы несколько тяжеловатому на подъем, вялому и хомякообразному Сергею Львовичу. И в младшем Льве было что-то от Льва старшего. Что? А вот, скажем так: представьте себе молодое беспокойство и искание Л. Н. Толстого без мощи его ума, – вот вам и будет Л. Л. Толстой.

Жил Лев Львович в Петербурге, перевоспитался в климате Северной Пальмиры и превратился, в самом деле, в какого-то нервного, неприкаянного, беспочвенного, хотя во многих отношениях и способного петербуржца.

Кроме писательства, Л. Л. Толстой занимался скульптурой. В Париже он посещал мастерскую Родена. В 1910 году Л. Л. Толстой сделал интересный, хотя и производящий тяжелое впечатление бюст своей матери: в ту пору Софья Андреевна как раз находилась в своем истерическом, ненормальном состоянии. Есть и мой – надо сказать, неважный – бюст его работы, хранящийся в фондах Гос. музея Л. Н. Толстого.

Хотя это и трудно было, а мне удавалось находить какой-то общий язык с беспокойным, мятущимся Львом Львовичем. Он все понимал, почему довольно интересное общение с ним и было возможно. Мне, кроме того, как-то жаль было этого, по существу, неплохого и способного, но сбившегося с панталыку и не нашедшего себе прочного, определенного места в жизни человека. Кстати, в споре между отцом и матерью Лев Львович всегда поддерживал мать, и Софья Андреевна это очень ценила, что выражалось в разных знаках внимания ее к сыну-неудачнику.

В последние годы жизни Л. Н. Толстой не раз повторял, что он боится трех вещей: во-первых, чтобы Андрюша, сын, не разошелся со своей женой; во-вторых, чтобы Марья Александровна Шмидт, последовательница его и общий друг семьи Толстых, не умерла раньше него, и, в-третьих, чтобы Саша, дочь, не перестала так заразительно смеяться, как она смеялась.

И что же? Под влиянием печальных событий размолвки между отцом и матерью и своей размолвки с матерью, смех Александры Львовны, веселый, раскатистый и заразительный, действительно, перестал звучать в Ясной Поляне в последние месяцы жизни Толстого; Андрей Львович развелся с своей женой, милейшей Ольгой Константиновной, оставил двоих детей, Соню и Илюшу, – тех самых, которым на известной фотографии Лев Николаевич, широко расставив руки, рассказывает сказку об огурце, – и женился вновь на разведенной жене тульского губернатора Арцимовича, которая, в свою очередь, оставила шестерых, уже не маленьких детей от первого мужа. И только третье желание Льва Николаевича исполнилось: он не видал и не пережил смерти «старушки Шмидт» – Марья Александровна на несколько лет пережила своего друга и учителя.

Андрей Львович (род. в 1877 г.), лицеист, солдат в Японскую войну, получивший Георгия, помещик, чиновник особых поручений тульского губернатора, чиновник по земельным делам, позже – видный петербургский банковский чиновник, был очень далек от своего отца идейно и придерживался всегда крайне реакционных взглядов в политике. Был барином, жил широко, а временами просто разгульно. Сдружившись с крупными помещиками и аристократами, и сам любил изображать из себя закоренелого «зубра». Уверял, что лакею, хотя бы и старику, вроде яснополянского Ильи Васильевича Сидоркова, органически не может сказать «вы». Мужиков называл «хамами». В ресторане пресловутой тульской Чернышевской гостиницы оставил тысячи. Поведением своим огорчал одинаково отца и мать. Сыновнего почтения к старику-отцу в достаточной мере не проявлял. Один раз мне сказал, что если бы он не был сыном своего отца, то он бы его повесил. Считался всеми беспутным и отпетым. А между тем, было в нем что-то привлекательное, и прежде всего – русская натура: широкая, безудержная, веселая, теплая. Песни играть, плясать, выпить и гульнуть как следует, форсу показать, деньгами швырнуть Андрей Львович был мастер. Пожалуй, из этаких-то и вербовались такие типы, как дядюшка в «Войне и мире». Лев Николаевич сам знал и любил этот тип. И надо сказать, что понимал он и Андрея Львовича. Много раз пытался наставлять его – устно и в письмах – и хоть успеха не имел, но Андрюшу жалел и считал не чуждым себе человеком. Замечательно, между прочим, что при всех своих недостатках и при всем своем «бурбонстве» – может быть, наигранном – Андрей Львович слыл также человеком добрым. За это его любил, между прочим, такой человек, как Душан Петрович Маковицкий, то есть полный антипод Андрея Львовича в нравственном отношении. Сам Андрей Львович заявил однажды, что «все толстовцы – сволочь», но что, вот, дескать, старушка Марья Александровна Шмидт и доктор Душан Петрович – прекрасные люди.