Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

И еще любила Александра Львовна строиться, организовывать. Купит старый дом, сломает его и возводит на его месте новый, вся в планах и расчетах, готовая чуть ли не сама бревна таскать, как Петр Великий на верфи. Это шло уже от избытка ее энергии.

Из любви к отцу, из желания остаться с ним до конца (ведь двух других дочерей в доме уже не было – одна умерла, другая была замужем), Александра Львовна отказалась от замужества, хотя женихов, и видных, было достаточно. Лев Николаевич знал это, и преданность дочери его несказанно трогала и преисполняла чувством глубочайшей признательности. Самое присутствие Александры Львовны делало его счастливым, и не его вина, что, подпав под влияние В. Г. Черткова и увлекшись борьбой с матерью, Александра Львовна потом невольно содействовала разрушению и своего, и его счастья.

Добавлю, что Александра Львовна оказалась одаренной литературно. В этом отношении она, несомненно, наследовала кое-что от отца. Есть у нее и беллетристические опыты, но лучше всего, местами художественно, написаны ею воспоминания об отце и жизни в Ясной Поляне, изданные за границей на русском и на ряде иностранных языков. Александре Львовне суждено было также стать душеприказчицей Льва Николаевича и проявить себя крупным организаторским талантом в деле устроения быта яснополянских крестьян, в деле охраны яснополянской усадьбы и в деле подготовки к изданию полного академического собрания сочинений Толстого [41].

Не помню, по какому поводу, – в четвертую поездку мою в Ясную Поляну (1909), – Лев Николаевич в разговоре со мной выразился, между прочим, так:

– Да, это величайшая тайна, почему одни воспринимают истину, а другие нет. Вот хотя бы как мои дочери и сыновья…

Он хотел сказать, что в то время, как дочери были близки ему по взглядам, о сыновьях он этого утверждать не может.

Что касается старшего сына Льва Николаевича, Сергея Львовича, родившегося на второй год женитьбы отца, в 1863 году, то определенное расхождение во взглядах с отцом не мешало ему быть достойным человеком. Сергей Львович был естественником по образованию (он окончил физико-математический факультет Московского университета). Взгляды его можно было бы характеризовать как позитивные и либеральные. И хотя такие взгляды в среде, к которой Сергей Львович принадлежал по рождению, были, несомненно, чем-то уже прогрессивным и требовали от их сиятельного приверженца почти героизма, Льву Николаевичу все же не нравилось в сыне ни то ни другое; ни позитивизм, ни либерализм. Он считал и называл старшего сына «дарвинистом» (не знаю, прав ли он был) и иногда говорил о нем с оттенком какой-то холодности, чуть ли не (идейной, конечно) враждебности. Да простит мне великая тень, мне это всегда казалось не совсем справедливым. Сергей Львович был благороднейший, добрейший и чистой души человек. Он, что называется, «не хватал звезд с неба», но зато зла от него никто не видел. Отца своего он скрыто, интимно и глубоко почитал, не афишируя своих чувств, как Корделия в «Короле Лире». А между тем наш «король Лир», подобно шекспировскому, все как-то был недоволен своим созданием. И это давно началось, с молодости Сергея Львовича. Окончив университет, он пришел ко Льву Николаевичу и спросил, какому именно полезному делу отец посоветовал бы ему теперь посвятить свои силы. А находившийся как раз в горячке увлечения новым – антидарвинистским, антицивилизаторским, антиуниверситетским, антиинтеллигентским, – мировоззрением отец ответил выросшему и искренно ищущему благодарного призвания сыну:

– Мало ли полезных дел!.. Вот, возьми метлу и подметай улицу!..

Сергей Львович отошел и заплакал. И больше уже никогда не обращался к отцу за советом.

Отсюда видно, что бывали времена, когда и Лев Николаевич, в своем полемическом задоре, бывал тяжеловат.

Так и пошло, до конца: «Сережа-дарвинист» да и только… И при мне так было.

А Сергей Львович по-прежнему был прямодушен, кроток, мил и почтителен с отцом, хотя иной раз и вступал с ним в горячие споры.

Когда в семейной распре сыновья Толстые решили потребовать от отца гарантий, что он не лишит их в своем завещании прав собственности на свои сочинения, Сергей Львович не примкнул к братьям.

А когда Лев Николаевич ушел из Ясной Поляны, он, единственный из всей семьи, написал отцу в Астапово, что вполне понимает его, считает, что он избрал «настоящий выход» и думает, что ему давно уже надо было уйти. Лев Николаевич умилился… В самом деле, в отношении старшего сына он прозрел, кажется, только на смертном одре.