Елена Полякова - Николай Рерих

Можно учиться не у сухого академиста Виллевальде, можно учиться у самого Репина! В его мастерскую мечтают попасть все студенты, в том числе и вольнослушатель Рерих, который поспешает из университета в вечерние классы Академии — мимо сфинксов, мимо статуй Флоры и Геркулеса Фарнезского, украшающих подъезд, мимо старого швейцара. Вдоль торжественной лестницы в чинной экспрессии выстроились копии античных шедевров. Холодно красив круглый конференц-зал (в окнах — Нева, дальнее Адмиралтейство). Огромные копии с картин Рафаэля и Бернини украшают залы, где выставлены также работы лучших учеников, удостоенных в прошлом медалей и заграничных поездок. Это все больше картины искусные, сделанные по привычным канонам: русские князья и княгини одеты в кафтаны и сарафаны, ниспадающие античными складками, величественные позы их скопированы с Пуссена. Музей Академии кажется Рериху самым скучным из всех музеев. Но и это ушедшее мастерство нужно освоить. Гимназический курс рисования, уроки Микешина, немногие занятия с Кудриным — вот пока и вся его подготовка. Он мечтает о самостоятельных композициях, «сочинениях», как называются они в классах, но до сочинений еще далеко. «Сколько дряхлости сказывалось в леденящей программе: сперва научусь рисовать, потом перейду к краскам, а уже затем дерзну на сочинение», — сетовал художник через много лет. Студентом он проходит все последовательные стадии академического цикла. Озабочен выбором удобного места в классе, недоволен своими рисунками и этюдами, радуется «первому разряду» за эскиз и откровенно записывает: «Люблю, чтобы меня хвалили». Учится переводить на бумагу гипсовые головы и торсы, создавать впечатление объема на плоском листе, старательно пишет натурщиков в заданных ракурсах. «Очень рад, что ты рисуешь натурщика; старайся рисовать как можно проще, плавной, точной линией, без лишних деталей» — это из письма младшему брату, когда тот начал постигать основы изобразительного искусства. Рерих занимается у скульптора Лаверецкого, у гравера Пожалостина, у баталиста Виллевальде. Они дают профессиональные указания, учат рисовать гипсовые головы статуй, сами статуи, наконец — натурщиков. Они — опытные, но второстепенные мастера. Тем с большим интересом ждут студенты встречи с Павлом Петровичем Чистяковым.

Чистяков — средний художник и по дарованию и — буквально — по положению между академизмом и передвижничеством. Его «Римский нищий», «Боярин» — не зажили самостоятельной жизнью, не стали характерами, к которым так тяготела русская живопись. Его «Софья Витовтовна, срывающая пояс с Василия Косого» вполне повторяла исторические композиции правоверных классицистов, а слова Васнецова о том, что с этой картины начинается настоящая русская историческая живопись, свидетельствуют лишь о преклонении Васнецова перед своим учителем.

Учитель он непревзойденный. Поколения учеников, среди них — Репин, Суриков, Серов, Врубель, оставили благоговейные воспоминания о том, как умел Павел Петрович «ставить глаз», каким подлинным посредником между учеником и натурой был «велемудрый жрец живописи П. П. Чистяков. Награжденный от природы большим черепом истинного мудреца, Чистяков до того перегрузился теориями искусства, что совсем перестал быть практиком-живописцем и только вещал своим самым тверским простонародным жаргоном все тончайшие определения художественной жизни искусства» (И. Репин).

Чистяков останавливается возле работ Рериха, делает краткие замечания вроде: «Хорошо, только чемоданисто больно», — и идет дальше. Или: «Пооригинальничать хотите, а сделайте лучше порутиннее…»

Студент старается писать «не чемоданисто». Девизом его становится фраза Чистякова: «Учись, как следует, а делай, как сможешь». Рерих учится, как следует. В посещении классов он, несмотря на занятость, пунктуален: «Верно, мне всю жизнь торопиться суждено. Найдется ли время помереть?» — это из записей времен двойного студенчества.

Но словно бы мало уроков и лекций, в 1894 году он еще разрабатывает «Проект правил кружка академистов императорской Академии художеств, посвящающих себя самоусовершенствованию». В скобках автор разъясняет, что он имеет в виду «самоусовершенствование образовательное и художественное». Действительно, в дополнение к обязательной учебной программе Рерих предлагает «штудии книг по философии, естествознанию, истории, психологии, эстетике, археологии, мифологии», а также чтение рефератов и лекций. Но «самоусовершенствование» не сводится для него к расширению образования: в слове этом не забывается тот прямой этический смысл, на котором настаивал главный проповедник самоусовершенствования — Лев Толстой. «Кружок академистов» — учреждение не только эстетическое, но и этическое. Он должен стать некоей истинной общиной, братством художников и людей. В качестве девиза кружка Рерих предлагает либо старое утверждение «один в поле не воин», либо слова Крамского, которые он так любит повторять: «Вперед, вперед без оглядки!»