Лоуренс Харрисон - Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

• финансовый/ресурсный капитал или капитал как собственность (Адам Смит и Карл Маркс);

• человеческий капитал — качество рабочей силы (Гэри Беккер);

• социальный капитал — свойственная обществу тенденция поощрять объединение своих членов (Гленн Лоури, Джейм Коулмен, Роберт Патнэм и Френсис Фукуяма).

Культурный капитал, который рассматривается в первой главе этой книги, тесно связан с человеческим и социальным капиталом; он может рассматриваться как ключевое условие, способствующее росту последних. В обществах, где ценится успех и образование, больше человеческого капитала; в обществах, делающих упор на этичное поведение и доверие, больше социального капитала.

С конца 60-х годов XX в. доминирующей характеристикой политического и интеллектуального ландшафта Запада все больше становился мультикультурализм — особенно в США и Канаде, где иммиграция существенно меняет этнический и религиозный состав обоих обществ. Примечателен связанный с этим факт, что в последние десятилетия в этих двух странах резко снизился уровень доверия, измеряемый в рамках проекта World Values Survey [3] Ronald Inglehart, Miguel Basanez et al., eds., Human Beliefs and Values: A Cross-Cultural Sourcebook Based on the 1999-2002 Values Surveys (Mexico City: Singlo Veintiuno, 2004). На включенный в анкету 1990 г. вопрос «Можно ли доверять большинству людей?» ответ «да» дали 52% американцев. В 2000 г. положительный ответ дали 26% американцев и 39% канадцев. Обществами с наибольшим уровнем доверия в 2000 г. были Дания и Швеция, где ответили «да» соответственно 67 и 66% респондентов. Наименьший уровень доверия продемонстрировала Бразилия, где положительный ответ дали 3% респондентов. . Недавно Роберт Патнэм в качестве главного фактора, внесшего вклад в это уменьшение, указал на иммиграцию: «В краткосрочной перспективе присутствие вокруг нас людей, от нас отличающихся, увеличивает неопределенность — мы замираем, втягиваем голову в плечи и меньше доверяем кому бы то ни было. Подобно черепахе при появлении некоей пугающей угрозы, мы прячемся в панцирь» [4] Harvard Kennedy School, Robert Putnam on Immigration and Social Cohesion, March 20, 2008, www.hks.harvard.edu/news-events/publications/insight/democratic/robert-putnam. .

Мультикультурализм стал также доминирующей темой в дискуссиях по поводу международного развития, например во Всемирном банке, где, в частности, заявление экономического историка Дэвида Ландеса на конференции Всемирного банка в 2000 г. о том, что некоторые культуры являются «ядом» для экономического развития, вызвало шок у значительной части слушателей [5] Ландес употребил это слово [toxic] на конференции «Принимать в расчет культуру» [«Culture Counts»], проходившей во Флоренции летом 2000 г. при финансовой поддержке Всемирного банка. Это замечание, а также книга «Culture Matters» (New York: Basic Books, 2000) [Культура имеет значение. M.: Московская школа политических исследований, 2002], содержащая главу, написанную Ландесом, и ставшая бестселлером в книжном магазине Всемирного банка, могли стать одной из существенных причин решения Всемирного банка выпустить книгу Culture and Public Action (Palo Alto, Calif.: Stanford Social Sciences, 2004). . И мультикультурализм был одной из ключевых неявных посылок доктрины администрации Буша: «Эти ценности свободы правильны и истинны для каждого человека и в любом обществе» [6] National Security Strategy of the United States of America. The President’s Report to Congress on a New National Security Strategic Doctrine for the U.S.A. by President George W. Bush, September 20, 2002. .

Однако мультикультурализм базируется на хрупком основании — культурном релятивизме, т.е. на представлении, что ни одна культура не лучше и не хуже, чем любая другая, она просто иная. Антрополог Рут Бенедикт, автор классического исследования японской культуры «Хризантема и меч» {2} 2 Бенедикт P. Хризантема и меч. Модели японской культуры. М.: РОССПЭН, 2004. — Прим. ред. , писала, что все культуры представляют собой «сосуществующие и в равной степени правомерные жизненные модели, которые человечество создало для себя из исходного материала существования». С ее точки зрения, «каждая культура самодостаточна, автономна, отдельна от других, но в то же время равна всем другим. Все имеет смысл в своем контексте, и все, что нам нужно, — это знать контекст, чтобы понимать, что люди делают и почему они делают это» [7] Цит. по: Renato Rosaldo, “Of Headhunters and Soldiers,” Issues in Ethics 11,1 (Winter 2000). [Цитата взята из книги Ruth Benedict, Patterns of Culture . Boston etc.: Houghton Mifflin Harcourt, 1934. — Ред.] .

Несомненно, адресованный антропологам культуры совет заниматься полевыми этнографическими исследованиями — это правильный совет. Если целью является полное понимание системы ценностей, сильно отличающейся от собственной, этноцентризм может сильно исказить процесс поиска и конечные выводы. Но что если задача состоит в том, чтобы оценить степень, в которой та или иная культура способствует продвижению к демократической системе правления, социальной справедливости и ликвидации бедности, т.е. к целям, содержащимся во Всеобщей декларации прав человека ООН? В этом случае культурный релятивизм становится гигантским препятствием, поскольку требуемая оценка предполагает, что одни культуры в большей степени питают прогресс, чем другие, и оспаривает саму суть культурного релятивизма.