Олег Буранок - Феофан Прокопович и историко-литературный процесс первой половины XVIII века

«Культура – единый процесс, все отрезки которого равноправны» [3] Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984. С, 193. . Если первая часть мысли учёного аксиоматична, то вторая нуждается в уточнении: а как же быть с утверждением самого А.М. Панченко об упадке русской культуры эпохи Петра I? Равноправны во временном контексте, так сказать, в «вечном граде» культуры: пусть культура Петровской эпохи и является некоей остановкой в развитии русской культуры по уровню качества, образцов (но в сравнении с чем? – как известно, всякая аналогия «хромает»…). Однако первая треть этого столетия стала таким мощнейшим культурным «перегноем», который питал отечественную культуру добрых сто – сто пятьдесят лет, а мифологемы той эпохи живы и работают до сих пор. На примере русской культуры XVIII в. А.М. Панченко блестяще доказал, что «культура располагает запасом устойчивых форм, которые актуальны на всём её протяжении» [4] Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984. С, 193. . В зависимости от ряда политических, культурных, этнографических и прочих обстоятельств (даже личностных) актуализируются та или иная тема, идея, жанр… Казалось бы, давно забытое, канувшее в Лету вдруг всплывает и делается модным. Или на фоне культурного переворота традиционный жанр продолжает успешно работать, культурологически обслуживать эпоху, удовлетворяя не только запросы масс, но и выполняя социально-политический заказ сильных мира сего.

Политические, экономические, культурные преобразования в России конца XVII – начала XVIII в. решительным образом повлияли на русского человека. У него меняется отношение к прошлому, настоящему и будущему, ко всем институтам бытия и, главное, к самому себе. За кратчайший срок – жизнь одного поколения – русский человек (точнее, человек Петровской эпохи) переживает удивительную метаморфозу: из пигмея он вырастает в колосса (при этом, конечно, необходимо уточнение вот какого рода: негативное отношение к прошлому – факт культуры Петровской эпохи). Ему не страшны ни рок, ни ад, ни сама смерть; он энергичен, горяч, уверен в себе; он преобразует Россию и… – себя. Живость, динамизм, переменчивость становятся символами эпохи (примечательно, что это зародилось ещё во второй половине XVII в., задолго до рождения Петра [5] Дёмин А.С. Русская литература второй половины XVII – начала XVIII в.: Новые художественные представления о мире, природе, человеке. М., 1977. ). Грандиозность свершаемого укрепляла россиянина в его мировосприятии. Наряду с этими символами работают и такие, как игра фортуны, «противная перемена», непостоянство. «Переменчивость жизни толкуется более широко и становится совсем безграничной» [6] Там же. С. 195. .

Чтобы уравновесить переменчивость как жизненный принцип и непостоянство как угрозу жизни, укрепить веру человека в себя, Пётр политизирует искусство: дидактизм и панегиризм, выполнение социального заказа становятся его неотъемлемыми чертами (это прежде всего характерно для литературы). «Искусство, – замечает Л.С. Выготский, – есть социальное в нас… Социальное и там, где есть только один человек и его личные переживания» [7] Выготский Л.С. Психология искусства. Л., 1987. С. 238. .

В поисках наиболее адекватного воплощения и пропаганды своих замыслов и идей Пётр I обращается к разным родам искусства: театру, литературе, живописи, искусству фейерверка и т. д. И далеко не все они оправдали расчёты венценосного заказчика. Петру нужен был такой род искусства, который бы наиболее быстро реагировал на всё происходящее в державе, доходчиво разъяснял полезность его деяний, влиял на широкие массы подданных. Надежды Петра на театр не оправдались: публичный театр Кунста – Фюрста просуществовал недолго, придворный и школьный театры были социально ограничены: зрителями в них были лишь двор и школяры.

Пётр с надеждой обратил свои взоры на литературу. Но светская поэзия переживала процесс становления, а церковная, наоборот, – процесс кризиса; оригинальная проза («гистории») отвечала запросам времени, но она была рукописной и не имела сколько-нибудь значительной читательской аудитории. Петру не оставалось ничего другого, как сделать ставку на традиционный, идущий из глубины веков жанр – «слово», «речь», проповедь, которые в первой трети XVIII в. стали публицистическими [8] См.: Елеонская А.С. Русская ораторская проза в литературном процессе XVII века. М, 1990. С, 215. . Иосиф Туробойский, Стефан Яворский, Гавриил Бужинский, Феофилакт Лопатинский, Феофан Прокопович, Иоанн Максимович, юный Антиох Кантемир и многие другие ораторы первой трети XVIII в. воспели петровские преобразования, победы русского оружия на поле брани, Петра как вершителя и вдохновителя.