Этот гораздо более магический, алхимический подход к гнозису в особенности характерен для языческого «Corpus Hermeticum», часть которого была представлена в собрании Наг-Хаммади. В одиннадцатом трактате Корпуса под названием «Ум» один из великих жрецов неоплатонической традиции делает необычное предложение Гермесу Трисмегисту, к которому он обращается не как к смертному человеку, но как к виртуальному существу, чья «свободная от телесного сила воображения» дает ему ключи ко Вселенной:
Убедившись, что нет ничего невозможного для тебя, предстань себя бессмертным и способным понять все сущее, все искусства, все учения, нрав всяк живущей твари… Собери в себе все ощущения от всего, что сотворено, от огня и воды, сухости и влаги, и побывай всюду одновременно, на суше, на море, в небесах; еще не рожденным, в чреве, молодым, старым, мертвым, по ту сторону смерти. И когда ты поймешь все это как одно — времена, пространства, вещи, количества, качества, — именно тогда ты сможешь постигнуть Бога 78.
В каком-то смысле эта иллюминация проникает в возвышенные сферы сознания: призыв быть нерожденным заставляет вспомнить дзенский коан, в котором ученика призывают вспомнить, каким было его самое первое выражение лица: «до дня твоего рождения». Но, в отличие от дзена, который состоит во многом в освобождении ума от одержимости ментальными безделушками, подающему надежды прометееву Гностику, напротив, вменяется поддерживать эту одержимость. Гермесу рекомендуют не слиться с великим невыразимым Единым, но расширить концептуальное эмпирическое сознание, в котором познаются и постигаются вещи этого мира, качество и количество, информация и мудрость. Гнозис позволяет мистику не просто познать Бога, но познать то, что знает сам Бог. Еще более важным является то, что этот когнитивный экстаз определяется не как нечто происходящее с учеником благодаря безграничной щедрости Бога, но как результат мистической магической работы самого ученика. Иными словами, речь идет о самообожествлении.
Мистический гимн информационной перегрузке, воспетый «Corpus Hermeticum», должен служить напоминанием современным инфонавтам о том, что они не первые влюбляются в перспективу обладания всей информацией мира, доступной по мановению руки. На самом деле я даже бьюсь об заклад, что милленаристская интенсивность наших технологий и нашего коммуникационного экстаза отчасти основывается на подспудном ожидании, что всевозрастающая сложность информационной машинерии может изменять и расширять само сознание. Мы жалуемся на информационную перегрузку и в то же время испытываем почти эсхатологический трепет от этого блистательного переизбытка, как будто ускорение коммуникации и увеличение пропускной способности каналов передачи данных может каким-либо образом усилить наше «я» и его способности. Литературный критик и религиовед Гарольд Блум пишет об этом в своей работе «Американская религия»: «Гностицизм был (и остается) разновидностью информационной теории. Материя и энергия отвергаются или, по крайней мере, ставятся под знак отрицания. Информация становится символом спасения. Ложное творение-падение связано с материей и энергией, но лишь информация — это Плерома, то есть Полнота, первозданная Бездна» 79.
Хотя Блум здесь несколько иронизирует, в этом определенно что-то есть. Древний «Гимн жемчужине», один из самых прекрасных и парадигматических Гностических текстов, целиком посвящен сохранению силы бестелесной коммуникации. Он может помочь в нашем техногностическом исследовании, стоит лишь взглянуть на притчу с информационной точки зрения. В самом начале притчи неназванный царевич, часто отождествляемый с пророком Мани, получает от своих царственных родителей приказ ехать в Египет, для того чтобы добыть жемчужину из пасти змия. Царевич приступает к миссии и вскоре оказывается в египетской таверне, где встречает некоего «помазанника». Два высокопоставленных и священных заговорщика шепчутся о своем деле, а также о кознях, которые строят египтяне, и царевич настолько пугается местных жителей, что надевает египетский плащ, желая скрыть свою личность. «Но каким-то образом [египтяне] прознали / Что я не их соотечественник / И тогда они схитрили / И поднесли мне пищу». Отравленный блюдом, царевич засыпает и в беспамятстве забывает о своей Миссии и о своем подлинном происхождении.
Узнав о таком повороте событий, отец и мать царевича посылают ему письмо, запечатанное печатью, заговоренной против «духов злобы, детей Вавилонского Столпотворения». Послание прилетает к царевичу в виде орла, который, приблизившись, «начинает речь»:
Читать дальше