Дэниел Эверетт: Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

Затем мы сделали круг над посадочной полосой возле Посту-Нову ( Posto Novo ), селения племени пираха, чтобы пилот получше оценил условия. Этот маневр добавил нагрузки на мой желудок, а я и так был на пределе. Пару последних ужасных минут до посадки я уже думал, что лучше разбиться и погибнуть, чем мучиться дальше; мысль, конечно, недальновидная, но в те мгновения я думал об этом всерьез.

Полосу в джунглях соорудили два года назад Стив Шелдон, Дон Паттон и бригада молодежи из американских церквей. Чтобы расчистить такой участок земли, нужно свалить больше тысячи деревьев. Затем нужно выкорчевать пни, иначе древесина сгниет в земле, образуется провал, и однажды какой-нибудь самолет угодит в него, поломает шасси и разобьется. Вытащив тысячу пней — некоторые больше метра в поперечнике, — нужно заполнить землей образовавшиеся ямы. Потом — заровнять поверхность, насколько это возможно без тяжелой техники. Если все пойдет хорошо, у вас получится отрезок длиной метров в пятьсот-шестьсот и шириной в десять. Вот примерно на такую полосу мы и должны были сесть.

Полоса заросла травой по пояс человеку. Что бы под ней ни скрывалось — бревна, старые горшки, собаки или еще какие-нибудь посторонние предметы, смертельно опасные при посадке, — нам было не разглядеть. Дуэйн пролетел над полосой на бреющем полете, надеясь, что пираха поймут, как им пытался объяснить Стив, что надо пойти на полосу и унести с нее все постороннее (однажды на полосе выстроили хижину, и ее пришлось разломать, чтобы самолет смог сесть). Действительно, из джунглей появились несколько индейцев, и вскоре мы увидели, как они бегут прочь, неся на руках небольшое бревно — как раз такого размера, что самолет, задев его при посадке, перевернулся бы. Но закончилось все хорошо, и Дуэйн посадил наш самолетик чисто и мягко.

Как только самолет встал, жара и влажность джунглей обрушились на меня со всей силы. Я вылез, щурясь и шатаясь от слабости, и меня окружили пираха; они громко разговаривали, улыбались и указывали на Дона и Дуэйна, давая понять, что узнают их. Дон пытался объяснить индейцам на португальском, что я приехал учить их язык. Хотя они почти не понимали португальский, один-два из них догадались, что я прилетел вместо Стива Шелдона: в свой последний приезд Шелдон предупредил их на их собственном языке, что с ними теперь будет жить невысокий рыжий мужчина. Он также говорил им, что я хочу научиться их языку.

По дороге от полосы к селению я с удивлением обнаружил, что земля по колено залита болотной водой. Вот так, пробираясь сквозь теплую мутную воду со всем своим багажом на плечах и не зная, что может укусить меня за ногу в этой мути, я и познакомился с разливом реки Майей в конце сезона дождей.

Больше всего мне запомнилось то, какими веселыми показались индейцы пираха в ту первую встречу. Все поголовно улыбались; они не выглядели замкнутыми или настороженными, как вообще-то часто бывает при встрече людей разных культур. Пираха показывали пальцами в разные стороны и громко разговаривали, пытаясь привлечь мое внимание к тому, что им было интересно: пролетавшим птицам, охотничьим тропинкам, хижинам в селении, щенкам. Некоторые мужчины были одеты в яркие футболки и шорты, которые продают речные торговцы, а на головах у них были бейсболки с именами и предвыборными лозунгами бразильских политиков. Женщины одевались одинаково: на всех платья до колен, с коротким рукавом. Эти платья когда-то были яркими, разных цветов, но теперь приняли одинаковый коричневатый оттенок от глины, которая покрывала полы хижин. Дети примерно до десяти лет разгуливали голышом. И все смеялись. Большинство успело подойти ко мне и потрогать, как будто я их новый питомец, — более душевного приема и представить нельзя. Они называли свои имена, но я почти никого не запомнил.

Первым, чье имя я выучил, стал Ко’ои ( Koxoi ). Он сидел на корточках на ярко освещенной полянке справа от тропы и с чем-то возился у костра. На нем были только обтрепанные шорты — ни майки, ни обуви на ногах. Он был худой и не очень крепкого сложения; кожа морщинистая, как будто хорошо выдубленная, темно-коричневого цвета; ноги широкие, загрубелые и мощные. Он поднял на меня глаза и подозвал к себе: оказалось, он раскаленным песком опалял шерсть с какого-то зверя, похожего на очень большую крысу. У Ко’ои было доброе лицо; шцроко улыбаясь, приглашая меня познакомиться, он будто бы хотел помочь мне освоиться на новом месте. Он вежливо заговорил со мной, но я ни слова не понял. Меня все еще подташнивало, и от резкого запаха паленой шерсти я почувствовал новые позывы к рвоте. Язык животного вывалился из пасти и болтался в пыли, роняя капли крови.