Шапи Казиев - Повседневная жизнь восточного гарема

…Взрыв смеха возвестил о появлении Карагёза, и гротескная фигурка высотой в семь-восемь дюймов, нелепо жестикулируя, остановилась перед оградой.

Карагёз заслуживает отдельного описания. Его маска — разумеется, существующая лишь в виде силуэта, как того требует принадлежность к театру теней, являет собой довольно удачную карикатуру на турецкий тип.

…В отличие от марионеток Серафена, он не выделяется черным непроницаемым силуэтом на промасленной бумаге, а расписан прозрачными красками, как картины волшебного фонаря. Его можно сравнить с фигурой витража, извлеченной из композиции вместе со свинцовой оправой.

…Вторая пьеса „Женитьба Карагёза“ — целиком построена на действии. Карагёз видит красивую девушку, и в нем немедленно вспыхивает страсть, ибо человек он темпераментный. Отметим мимоходом, что в театре Карагёза у женских фигурок лицо открыто. Его идеал — стройная красотка и в самом деле довольно хорошенькая, с подведенными сурьмой глазами, алым ротиком и нарумяненными щечками. Наряжена она, как султанша из Комической оперы, и вертится очень кокетливо. Заключив брак, Карагёз посылает свадебные подарки: четыре арбы, четыре талики, четыре лошади, четыре верблюда, четыре коровы, четыре козы, четыре собаки, четыре кошки и четыре клетки с птицами. Но это еще не все: далее шествуют хаммалы, неся сундуки с нарядами, диваны, табуреты, столики, ковры, трубки, наргиле, светильники, ларцы с драгоценностями, посуду и ночные горшки. Этот кортеж, чрезвычайно интересный для иноземца, ибо знакомит с предметами турецкого быта, движется под татарский марш с четким, настойчивым ритмом, который постепенно начинает нравиться, и мотив потом привязывается надолго. Щедрость, однако, не спасает Карагёза от краха еще не начавшейся супружеской жизни. Девушка, только что такая изящная, на глазах округляется от скороспелой беременности, в которой никак не может быть повинен муж. Бедный Карагёз в самый день своей свадьбы оказывается отцом — это чрезвычайно его удивляет, но, подобно парижским мужьям, он в конце концов смиряется.

Меня очень позабавило это представление, так как в отличие от предыдущего оно не требовало понимания диалога: я получил удовольствие, подобное тому, какое получают в Париже иностранцы, не знающие французского, когда смотрят балет.

…Наше современное ханжество делает невозможным пересказ этих игривых ателлан, где сладострастные сцены Аристофана переплетаются с озорными грезами Франсуа Рабле. Представьте себе античного бога садов, переодетого турком и пущенного по гаремам, базарам, кофейням, невольничьим рынкам, где он гуляет, как смерч, порождая сумятицу и неразбериху, циничный, бесстыдный и жизнерадостно ненасытный. Трудно превзойти этого итифаллического гения в изобретательности блудливого воображения. Театр Карагёза часто дает представления в сералях, где женщины смотрят их, укрывшись на обнесенных решетками галереях. Как увязать столь вольные зрелища с мусульманской суровостью нравов? Быть может, это своего рода предохранительный клапан, всегда необходимый в перегретом котле, ибо, как бы ни была строга мораль, она вынуждена оставлять порочной человеческой натуре выход для пара. Впрочем, эти греховные фантазии неопасны и исчезают как тень, когда гаснет фонарь балагана».

Представления марионеток нередко использовали для того, чтобы иносказательно донести до владык то, что беспокоило народ, или сообщить о преступлениях в его окружении. Подобно «Гамлету» Уильяма Шекспира, театр марионеток дал султану Абдул-Меджиду сигнал об опасности, грозящей его наследнику, которого тайно терзала супруга султана Бессиме.

«Никто не осмеливался донести султану о всех этих жестокостях; влюбленный Абдул-Меджид не поверил бы ничему, и тогда горе доносчику! — писала Мелек-ханум. — Однако один из верных слуг нашел возможность довести о таковом положении дел до сведения своего владыки, не подвергая при этом себя ни малейшей опасности. Приглашенный для развлечения султана дать представление, называемое „Кара-Гез“, он составил для этого случая несколько небольших пьес, род комедии, в которых решился изобразить перед своим государем влюбленного султана, женящегося на невольнице, и султаншу, сводящую любовные интриги с самыми низшими слугами своего дворца, жестоко обращающуюся с наследником престола и под конец умерщвляющую его, и что все это прощается ей ее очарованным и слабым мужем.