Сергей Максимов: Куль хлеба и его похождения

Возвратимся несколько назад и осмотримся.

Век свой бродили русские люди, отыскивая земли, на которых могли бы сеять хлеб, и дошли до того, что заблудились: попали на холодные болотистые земли северных стран. Задние пробовали попадать на черноземные степи, но там кочевали дикие народы, хватали их в плен на арканы, отводили в дальние степи и там продавали, как баранов. Сами же дикари истребляли лиственные леса, чтобы сделать из них луга (а не пашни), добиться травы, вытаптывали этими стадами новые луга, истреблением лесов осушили реки, превратили благодатные земли в пустыню. Проявились степи моздокские, астраханские, крымские и ногайские; понадвинулись они к самому Черному морю; восточные ветры заметали их песком. Сделались из луговых степей рынь-пески, на которых и самим кочевникам стало жить невозможно. Земледельцам и ходить было незачем. Задние начали теснить передних, надвигаться на них, передние стали уходить дальше.

Сначала нашли богатые сибирские земли. Потом, когда смирили татар и покорили их царства, потянулись русские люди за Оку, на степи тамбовские, воронежские и донские, потом за Волгу на саратовские и на оренбургские степи. Когда Екатерина II смирила турок и оружием отбила от них степи, ближние к Черному морю, — пошел народ с неблагодарных мест севера на эти места, справедливо названные Новой Россией. И до сих пор идут туда на вечное житье, понемногу и потихоньку, но ежегодно и непрестанно. Идут охотно и в другие места, на которые укажет мимолетный слух прохожих людей (хотя бы даже и беглого солдата) о странах и реках, текущих медовою сытью в кисельных берегах. На наших глазах выискивалось много охотников везти топор, соху и плуг по первому призыву: и в Закавказье, и в Крым, и на Амур.

Садясь на плодородные земли, новые пришельцы охотливо продолжали возделывать пашни, получали сильные и роскошные урожаи, всего поесть не могли, кое-что продавали, но большую часть гноили, превращали в ненужную грязь: не было сбыта. Как пламя, не находя себе выхода, тухнет и уничтожается, так и торговая сила, не растрачиваясь по рынкам, останавливалась и умирала. В хлебородных местах не ели хлеба и свиньи, коровы и лошади, — в малохлебных пухли с голоду и умирали черной смертью. Надо бы обменяться и очень просто поправить беду (хотя бы и тем, что вместо своего хлеба привезти к себе в безлесные страны дрова и бревна), но не было дорог, не было путей для сбыта. Надо было явиться Петру Великому, полюбить море, всю жизнь искать такого, которое открыло бы путь в чужие земли, и, потерпев неудачи, не упасть духом. Надо было его железную волю и богатырский дух, чтобы совершилось великое чудо.

До Петра Россия владела одним Белым морем. Петр три раза ездил туда и своими глазами убедился, что на Белое море надежды плохие: и далеко лежит от хлебной России, и негостеприимно, и холодно, и голодно. Устремился он с горя на мелкое море Азовское, но и там потерпел неудачу. Потерпел его гений неудачу только затем, чтобы собрать все свои силы и добиться моря Балтийского. Здесь-то он и прорубил окно в Европу, построил Петербург, соединил его с хлебной Россией каналами и положил почин нашей хлебной заграничной торговле. Петр установил такое правило: запрещать выпуск хлеба за границу, когда в Московской губернии четверть ржи будет стоить более одного рубля. Этим он спасал своих и до времени сдерживал заграничные отпуски. Екатерина II, которая старалась ему подражать, установила при всех приморских портах запасные магазины для помещения пятой части, удерживаемой при выпуске хлеба за границу, — и поправила дело. Заграничная торговля пошла поживей, особенно в неурожайные годы, выпадавшие на европейские государства. Через Архангельск и Петербург поплыл русский хлеб в Швецию, Норвегию, Голландию и Испанию. Вскоре и Франция с Англией понуждались в нашем хлебе — в пшенице и ржи, особенно в 1770 и 1771 годах, в конце прошлого и в начале нынешнего столетия.

В это время мы уже имели в своих руках Черное море, которое круглый год держало открытые пути для торговых дел по первому требованию и по горячим заказам. На самом берегу его выросла как гриб Одесса, в два-три десятка лет заполнившаяся десятками тысяч жителей. С меньшею, но также значительною и поразительною быстротой из татарских деревушек вырастали большие города с десятками тысяч жителей: на Дону — Ростов; в устьях Дона, на Азовском море — Таганрог; далее Бердянск, Мариуполь, на Днепре — Херсои; все города с огромной хлебной торговлей, все из-за хлеба и для хлеба, в видах отправки его за границу. На Балтийском море помогали Петербургу Рига и Пернау, а с ними любой из приморских городишек, включительно до Либавы. Заграничная торговля начала быстро расти и достигла обширного развития. Хотя беспрестанные войны в Европе и мешали ей, затрудняя доставку и отправку такого громоздкого товара, как хлеб, хотя с установлением мира европейцы занялись хлебопашеством и разведением картофеля, тем не менее торговые дела лишь временно были дурны. Вообще же Россия сделалась необходимой для Европы. В Европе увеличивалось население, проявился недостаток земли, развивались мануфактуры и в то же время увеличивалось число рук, оторванных от плуга к ткацким станам, к фабричным и заводским машинам. И все это при том, что ржаная мука до 1847 года не вывозилась в большом количестве по предубеждению иностранцев в том, что хлеб из русской муки тяжел и нездоров и что пшеничная мука при перевозке морем горкнет и прокисает от обычая наших мельников перед переделом пшеничного зерна смачивать его водою, чтобы придать лучший вид. На самых биржах, на местах сделок, успели завестись и крупные шалости на руку торговым людям: разительные колебания цен на хлеб (то упадок их, то возвышение) от сильного влияния биржевых спекуляций, от состояния курса разменных денег, от выходок сильных капиталистов, которые, прибрав в свои руки большие партии хлеба, при новых своих покупках вдруг возвышают цены на мелких партиях. Когда последуют их примеру прочие купцы и начнут закупать хлебный товар, мироеды-кулаки начинают выпускать им на руки свои партии, осторожно сдерживая искусственные цены и ловя в паутину, как пауки муху. Опять на биржах колеблются хлебные цены, а с ними, по зависимости от них, и прочие товары. Со своим кулем хлеба распрощаемся: пора! Погонялись мы за ним, сколько хватило наших сил и досуга; теперь не угоняемся. В далеких и чужих странах разыскать его трудно. Пожелаем нашему хлебу счастливого пути, его покупщикам — приятного аппетита: хлеб рушать — на здоровье кушать!