Николай Либан - Истории просвещения в России (Бурсак в общественной жизни России середины XIX века)

Указом 1808 года было предписано зачислять в ду­ховно-училищное ведомство всех детей духовенства с восьмилетнего возраста, и дети эти, по меткому выраже­нию Помяловского, становились «духовными кантони­стами» , для которых не было иного пути, кроме бурсац­кой казармы. Еще ранее этого предписания, в конце во­семнадцатого века, было приказано всем церковнослу­жителям независимо от возраста и детям духовенства пройти школьный курс. Бородатые причетники и дети должны были сесть за скамьи для познания наук. Прав­да, великовозрастные очень скоро возвращались в род­ные места, попадая под закон о великовозрастии, кото­рый ввели церковные власти, убедившись, что ученики, обремененные семьями и детьми, насильно загнанные в училища, плохо ладят с наукой. Они могли оставаться в бурсе до скончания живота своего и не окончить ее. Еще в 1721 году предписывалось не производить в священ­ники поповских и дьяконских детей, если они не обу­чались в училище, хотя бы и имели наследственные места, и отдавать предпочтение детям дьячков и поно­марей, если те обучались в школе архиерейского дома. Таким образом, церковные должности были закрыты для лиц, не получивших училищного образования. Каж­дый бурсак, вкушая горькую премудрость школы, по­нимал, что вся его дальнейшая судьба зависит от учеб­ных успехов. Ясно, какое значение приобретали знание и труд в сознании воспитанников школы. Знания были единственным средством существования, путем к полу­чению места. В XVIII веке это не было еще так обнажено потому, что немногие из воспитанников доходили до тре­тьего класса семинарии, стремясь воспользоваться по­рядком наследственности мест, но начиная с первых лет XIX столетия окончившему семинарский курс гаранти­ровалось место священника. Правда, свободы выбора здесь не было. Бурсак должен был жениться на закреп­ленной невесте, вместе с приходом он получал богодан­ную супругу, которой досталось в наследство от отца место - главная, а подчас единственная часть ее прида­ного. Ей надо было удержать за собой доход с отцовско­го места, а бурсаку - скорее получить приход, чтобы не умереть с голоду. В этой экономической сделке было мно­го смешного и много трагического, о чем так красноре­чиво рассказал Помяловский. Дикий порядок наслед­ственности мест просуществовал вплоть до второй поло­вины XIX века.

Сословие зависимое и рабствующее, не представля­ющее чего-то единого, лишь в критические периоды сво­ей жизни сплачивалось, понимая, что нарушение любо­го его звена катастрофически отразится на нем. Духовен­ство расслаивалось на различные категории, из которых одна постоянно угнетала другую: господствующее чер­ное, монашествующее духовенство и белое, подчиненное, живущее по преимуществу от доброхотства своего при­хода. Вторая группа и составляла основную массу сосло­вия, на нее возлагались все сословные тяготы. Она в свою очередь разделялась на священнослужителей, то есть лиц, получивших сан, и церковнослужителей - лиц, не имеющих сана, обреченных на вечное дьячество и пономарство за леность и небрежение к бурсацкой науке. Эти лица, не связанные обетами и посвящением, были в то же время зависимы от церковной администрации. Верхушка черного духовенства вплоть до XVIII века в большинстве своем состояла из представителей боярства. Князья мира превращались в князей церкви, оставаясь обладателями крупных земельных угодий. «Аще у мона­стырей сел не будет, како честному и благородному че­ловеку постричися?» [36] Голубинский Е. История русской церкви. М.: Императорское о-во истории и древностей российских при моек, у-те, 1900. Т. 2. С. 628. Управление епархией осуществля­лось, подобно управлению княжеством, при помощи наделыциков, тиунов и других чиновников архиерей­ского дома. Архипастырский деспотизм царил повсю­ду. Грозный окрик «владыки»: «Аз в своем чернце во-

лен» [37] 1 Голубинский Е. Указ. соч. С. 642. являлся непререкаемым законом; белое духовенство рассматривалось им не только как подчиненное, но и как податное, в котором архиерей видел своих холопьев.

Духовная школа с середины XVIII века прегради­ла путь к епископским кафедрам выходцам из иных со­словий. Трехстепенная школа, со средневековой систе­мой образования, с мучительным воспитанием, отпуги­вала от себя и была своего рода сословной повинностью. Естественно, что только наиболее способные и физиче­ски сильные могли преодолеть ее, а наиболее честолю­бивые воспитанники постоянно стремились переменить рабье положение на положение властелина, лицемерно отказываясь от радостей мира сего, обращаясь в мона­хов. Им быстро открывался путь к епископской кафед­ре. Не будет преувеличением сказать, что к монашеско­му обету приводило их, как правило, одно побуждение - жажда власти. «Сын дьячка какого-нибудь хорошо учит­ся в семинарии, начальство начинает представлять ему на вид, что ему выгоднее постричься в монахи и быть архиереем, чем простым попом, и вот он для того, чтобы быть архиереем, а не внутренним нравственным побуж­дением, постригается в монахи, становится архимандри­том, ректором семинарии или академии и, наконец, ар­хиереем, то есть полицеймейстером, губернатором, гене­ралом в рясе монаха. Известно, что такое генералы; но генералы в рясе - еще хуже, потому что светские гене­ралы... все еще боятся какого-то общественного мнения, все еще находят ограничение в разных связях и отноше­ниях общественных, тогда как архиерей - совершенный деспот в своем замкнутом кругу, где для своего произво­ла не встречает он ни малейшего ограничения, откуда не раздается никакой голос, вопиющий о справедливости, о защите - так все подавлено и забито неимоверным деспотизмом... Архиерей делается господином из раба; это объясняется не только вышеизложенным состоянием белого духовенства, но также воспитанием в семи­нариях, где жестокость и деспотизм в обращении учи­телей и начальников с учениками доведены до крайно­стей.» [38] Записки С. М. Соловьева. Пг.: ка-во «Прометей», 1915. С. И. .