Умберто Эко - КАРТОНКИ МИНЕРВЫ. Заметки на спичечных коробках

Все закончилось с делом Рушди. Оно продемонстрировало: благодаря тому, что СМИ могут сейчас раструбить на весь мир, что Рушди приговорен к смерти, на этой планете больше не осталось места для изгнанника. Это что-то новое. Не то чтобы мы возвращаемся от позолоченного изгнания, характерного для XX века, к мучительному изгнанию прошлых веков. Просто-напросто больше некуда скрыться. Где бы ты ни был — ты на враждебной территории.

Можно привести банальное сравнение с необитаемым островом. В мире больше не осталось таких позабытых, не испорченных туризмом мест, куда можно было бы удалиться отдохнуть спокойно. На самом отдаленнейшем атолле найдутся какие-нибудь организованные «отдыхающие», прибывшие чартерным рейсом. И точно так же, только это уже не столь комично, в любой точке земного шара тебя может поджидать потенциальный убийца. А приказ уничтожить тебя может быть передан по сотовому телефону или как закодированное послание, невинное на первый взгляд, во врем телевикторины.

Слова, казавшиеся некогда просто шуткой: «Остановите Землю, я слéзу», звучат сейчас отчаянной мольбой, обреченной пропадать втуне. Это как раз то, что Маклюэн называл «Глобальной деревней». Но глобальной не потому, что электронные средства коммуникации дают пользователям возможность полюбить и возжелать то же, что любят и желают их антиподы, отделенные о них тысячами и тысячами километров. Для многих такая стандартизация стала источником удовлетворения и внутреннего покоя. И не потому, что теперь все стали нашими ближними. Глобальной она стала потому, что где угодно может возникнуть лицо врага, который совсем не является твоим ближним, желает совсем не того, чего желаешь ты, и совсем не расположен подставлять тебе вторую щеку, потому что метит прямо в сердце.

И нельзя слезть, нельзя остановить представление. Больше невозможно «уехать в деревню»: она стала настолько глобальной, что даже не получится больше показать врагу пятки, удирая от него по прямой. Это быстро сообщат другому, и он двинется тебе навстречу, огибая глобус.

1992

В эти печальные дни, когда я читаю о жестокостях, творящихся на Балканском полуострове [9] Имеется в виду Боснийская война 1992–1995 гг., острый межэтнический конфликт между вооруженными формированиями сербов и мусульмано-хорватской федерации, разгоревшийся на территории Республики Босния и Герцеговина сразу после ее отделения от Югославии и сопровождавшийся массовыми жестокостями в отношении мирного населения с обеих сторон. Общее число убитых составило 200 000 человек. , я вспоминаю свой разговор с Жаком Ле Гоффом [10] Жак Ле Гофф (р. 1924) — выдающийся французский историк, принадлежащий к «Школе анналов», автор многочисленных трудов по истории средневековой Европы. вскоре после падения Берлинской стены [11] 9 ноября 1989 г. . Уже чувствовалось, что советская империя крошится, хотя тогда трудно было предвидеть, как быстро все произойдет (возможно, благодаря глупому путчу в прошлом августе).

Ле Гофф начал тогда распределять темы и подбирать участников для серии книг по истории Европы, которые должны были выйти в четырех или пяти европейских издательствах [12] Имеется в виду серия «Становление Европы», которая продолжает издаваться и поныне и для которой сам Эко написал книгу «Поиски совершенного языка в европейской культуре». По-русски серия выходит в издательстве «Александрия». , и по этому случаю я предложил ему заказать книгу о цене падения империй. Вероятно, он кому-то это поручил, не знаю кому, но главное тогда было понять — во что обходилось падение империй прошлого, чтобы каким-то образом прикинуть неизбежные траты при разрушении империи советской. Теперь, думаю, пришло время не прикидок, а прямых сравнений.

Империя — всегда вещь стягивающая и ограничивающая: это как крышка, прижатая к бурлящему котлу. В какой-то момент внутреннее давление становится лишком сильным, крышка слетает, и происходит что-то вроде извержения вулкана. Я не хочу сказать, что, если бы крышка не слетела, было бы лучше; но ведь обычно она слетает по термодинамическим причинам, а в физике нет ничего нравственного или безнравственного. Я говорю только, что, пока она не соскочила, соблюдается порядок, а когда это произошло — приходится платить: все имеет свою цену.

Падение Римской империи породило кризис в Европе, который продолжался, в явном виде, по крайней мере шесть веков. В сущности, эффект от этого долгого падения был заметен и в последующие века, и, возможно, то, что происходит сейчас на Балканах (православный Восток против католического Запада), — это все еще его отголосок. И если сегодня в Колумбии и в Перу происходит то, что происходит, и Латинская Америка не в состоянии поднять голос против Соединенных Штатов, это всё еще последствия очень медленного распада испанской колониальной империи. Что уж говорить о медленном растворении турецко-османской империи, Ближний Восток до сих пор за него расплачивается. Цену расщепления колониальной Британской империи не решусь даже прикинуть, а объединенная Италия возникла вследствие падения недолговечной наполеоновской империи.