Шалва Амонашвили: Как любить детей

Знали ли мои учителя, как надо любить детей и каждого отдельного Ребёнка?

Думаю, такой вопрос — как любить детей, как любить своих учеников — у них не возникал.

Как они нас любили?

Любили авторитарно.

Любили своими заштампованными серыми уроками, бесконечными нудными домашними заданиями и проверками, вызовами к доске и выставлениями отметок; любили своими раздражениями и угрозами, контрольными работами и исправлениями ошибок; любили своими оскорблениями и строгостями, наказаниями и вызовами родителей; любили прохождениями программ, успеваемостью в процентах и соблюдением так называемой сознательной дисциплины. Они не очень-то трудились, чтобы во всю эту дидактическую мишуру вложить хоть чуточку своей души, вложить хоть чуточку уважения. Заметно было, что многие учителя больше любили саму власть над нами, чем нас самих.

Но закон взаимности действовал неумолимо.

И мы отвечали на такую любовь наших учителей своей «любовью». То и дело срывали уроки, удирали с уроков, запасались шпаргалками, списывали друг у друга, ухитрялись, обманывали и т. д., и т. п. У нас было выработано множество способов для самозащиты. Одновременно обнажалась наша беспомощность: унижались перед ними, умоляли не ставить плохих отметок, не вызывать родителей.

С 1942 года нас с девочками разъединили, и я стал учеником четвёртого класса мужской школы.

И вот урок русского языка.

Входит в класс пожилая учительница, её называли заслуженной. Она — автор учебников. У неё строгое, недовольное лицо.

Мы встаём.

— Здравствуйте… — произносит она не тоном доброжелательного приветствия, а с некоей угрозой. — Сейчас посмотрим, с чем вы пришли.

Все хором и громко отвечают:

— Здрааавствуууйтеее… — и в этом ответном приветствии тоже не звучит радость встречи с учительницей, с предстоящим уроком русского языка.

У меня весёлое настроение, и в хоровом «здравствуйте» выделилось моё «драп-ту-пи-те»… Откуда такое пришло в голову, не знаю.

Учительница ошеломлена. Видимо, такое с ней ещё никто себе не позволял.

— Кто это?! — грозно закричала она.

— Я… — говорю, и самому хочется смеяться над своей дерзостью.

Конечно, я тогда не думал о том, что со мной будет, точнее, как она со мной поступит.

Если бы она любила меня Учительской Любовью, поступила бы совсем по-другому. Но она так заорала, что дети испугались. Она говорила какие-то русские ругательные слова, из которых я понял: надо выйти и постоять в углу лицом к стене.

Это не испортило моего настроения. То и дело я оборачиваюсь и, уловив момент, гримасничаю. Дети смеются, мне хорошо.

— Вон из класса!.. — закричала она вдруг, и сама вытолкнула меня за дверь.

Классная комната на первом этаже. Окна выходят во двор. Я бегу во двор. Там сооружён спортивный городок. Взбираюсь по железной лестнице, перелезаю на шест и спускаюсь вниз. Качаюсь на перекладине.

Мои одноклассники смотрят на меня. Смеются, кто-то, может быть, завидует.

Учительница опять разразилась. Вызывает завуча и требует, чтобы тот забрал меня и строго наказал.

Он ведёт меня и наказывает: велит постоять у своего кабинета весь оставшийся урок. Потом делает строгое внушение и отправляет меня в класс.

Ребята окружают меня, спрашивают:

— Ну, как?

— Да никак! — говорю я, но чувствую себя героем.

У меня появляется отвращение к учительнице и к урокам русского языка.

Я заканчиваю шестой класс.

Учительница химии даёт мне переэкзаменовку.

Я умоляю её поставить мне тройку, обещаю, что впредь буду учиться хорошо.

Я чувствую, если мама узнает, что у меня переэкзаменовка, она заплачет, ей будет стыдно перед близкими и соседями за своего сына. Мне будет больно видеть, как она плачет. Не хочу обидеть её. Кроме того, что я скажу дедушке и бабушке, у которых собираюсь провести в деревне всё лето? Они гордятся мною, и вот приехал внук-двоечник!

Но учительница химии стоит на своём.

— Ты ничего не знаешь по химии…

Я ухитрился скрыть свою двойку от матери и уехал в деревню с учебником химии. Каждый день скрывался в виноградниках и зубрил параграфы и формулы.

В конце августа я заявил бабушке, что еду в Тбилиси.

— Почему?! — удивилась она. — До первого сентября ещё целая неделя…

Но я поехал в Тбилиси и поспешил в школу пересдать химию.

В кабинете химии моя учительница, кстати, весьма красивая женщина, ведёт светскую беседу с другим учителем. Я долго жду. Наконец она оборачивается ко мне, но говорит своему собеседнику: