Вячеслав Недошивин - Прогулки по Серебряному веку. Санкт-Петербург

15 июля 1924 г. Есенин пишет ей: «Галя милая! Ничего не случилось, только так, немного катался на лошади и разбил нос. У меня от этого съехал горб (полученный тоже при падении с лошади). Хотели справить, но, вероятно, очень трудно. Вломилась внутрь боковая кость. Очень незаметно с виду, но дышать плохо. В субботу ложусь на операцию. 2 недели пролежу...».

П.М.Зиновьев, психиатр. Работал в психиатрическом отделении. Был лечащим врачом Есенина. Его старшая дочь, Н.П.Милонова, и ее муж, поэт Иван Приблудный, друг Есенина, уговорили Зиновьева спрятать Есенина в больнице от чекистов (см.: Мой дед прятал Есенина от чекистов // Известия. - 2008. - 28 марта).

А.Мариенгоф, хорошо знавший С.Есенина, напишет в книге «Мой век, мои друзья и подруги»: «К концу 1925 года решение “уйти” стало у него (Есенина. - В.Н.) маниакальным. Он ложился под колеса дачного поезда, пытался выброситься из окна, перерезать вену обломком стекла, заколоть себя кухонным ножом». Разумеется, можно спорить и доказывать, что поэта все-таки «убили», что он «не сам» полез в петлю, что кому-то «очень мешал» (и факты иногда подтверждают это), но от свидетельства Мариенгофа нам все равно не уйти. Ведь все попытки Есенина покончить с собой, которые приводит Мариенгоф, да и те, которые не приводит, на самом деле были.

Повторяю, загадок, вокруг смерти Есенина, много. Одна из них связана с этой семейной парой - с Устиновыми. Он (журналист спецпоезда Л.Троцкого, сотрудник «Правды» и «Известий», как помните, принимал когда-то от Есенина заявление в партию) был одним из немногих свидетелей событий в «Англетере». И вдруг 10 декабря 1932 г., Г.Устинов, как и Есенин, - вешается. Причем вешается - вот загадка! - на другой день после того, как в частной беседе обещает наконец рассказать о последних часах жизни Есенина. Случайность? Возможно. Но таких случайностей, повторяю, слишком много...

В.Шубинский, написавший книгу о поэте, утверждает, что фамилия Гумилев происходит от слова «гомилетика», что означает «искусство составления проповеди» (предмет в семинариях). По второму варианту - от латинского humilis - «скромный», «низкий», «незначительный». Пишут о том, что изначально фамилия Гумилев произносилась с ударением на первом слоге. Случалось, так обращались и к поэту. Правда, сам он этого не выносил, и когда в гимназии его порой называли так, он не только обижался, но даже «не вставал с места».

В гимназии Я.Гуревича учились многие, в частности И.Стравинский и Ф.Юсупов, будущий убийца Г.Распутина. Русский язык здесь преподавал (правда, задолго до Гумилева) поэт И.Анненский. Гумилев станет учеником его, но позже, когда Анненского назначат директором царскосельской гимназии. А во времена Гумилева здесь преподавал Ф.Фидлер, литератор, переводчик, друг едва ли не всех русских писателей - от Чехова до Бунина. Так вот, в дневнике Фидлера за 1911 г., когда он впервые услышал о «модном» молодом поэте Н.Гумилеве, появилась запись: «Упомянутый Гумилев был лет пятнадцать назад моим учеником в гимназии Гуревича... обратив на себя внимание всех учителей своей ленью. У меня он получал одни двойки и принадлежал к числу самых неприятных и самых неразвитых моих учеников...».

Удивительно, что «вытворяют» с нами гены. Вообразите, через два года после расстрела Н.Гумилева его сын, двенадцатилетний Лев, знаменитый в будущем ученый, напишет матери из Бежецка: «Я заведую музеем, у нас музей естествознания, мы собираем камни, насекомых, скелеты рыб и листья». И в этом же письме сообщит: «Я увлекаюсь индейцами, и у нас создалось племя из четырех человек, в котором я состою колдуном, я вылечил вождя и тетю Шуру...» Он, как и отец, не только будет играть «в индейцев», но и ребенком еще научится «читать» немые карты, что требовало, как известно, немалых знаний в географии.

В 1920 г. Гумилев признается поэтессе И.Одоевцевой: жалел, что выпустил столь слабый сборник. «Скупал его, - скажет ей, - и жег в печке...».

Про «букет» рассказал в мемуарах поэт Вс. Рождественский, чей брат был, кстати, однокашником Гумилева в царскосельской гимназии. И.Одоевцева, которая все, конечно, знала о Гумилеве, отвергнет этот факт. «Если бы такой случай действительно имел место, то Николай Степанович не удержался бы сообщить о нем мне, так как любил производить впечатление». Та еще, согласитесь, аргументация. Более серьезны претензии к мемуарам Вс. Рождественского у А.Ахматовой. В опубликованных ныне записях И.Михайлова, который встречался с нею в 1960-х г., Ахматова, на вопрос о мемуарах Рождественского, сказала: «Ну, это, конечно, чепуха, как все, что вылетает из этого мутного источника... Вечно он все перепутывает, выдумывает... Он, например, однажды рассказывал, будто на мои именины преподнесли шесть одинаковых букетов и Гумилев, который принес такой же, увидев это, забрался под окна императрицы и нарвал мне цветов там. А как же это могло быть, если мои именины на зимнюю Анну, зимой?..» Да, именины Ахматовой приходились на 16 февраля. Но ведь автор воспоминаний пишет о дне рождения, который, как известно, был в июне. Я, со своей стороны, почти уверен, что подобный поступок был. Во-первых, он, что называется, в духе Гумилева (таких «безумств» у него не счесть). А во-вторых, Ахматова, которая и позже мало обращала внимания на поэта, вполне могла в пылу праздника «не заметить» этого эпизода, не услышать, о чем переговаривалась ее мать с Колей.