Андрей Белый: Символизм как миропонимание (сборник)

В книге «Начало века» Белый иронически пишет о том, как его воспринимали современники: «… появляются оспаривающие друг друга “ Белые ” — в Белом: компания их: мистик, кантианец, поэт, стиховед, оккультист, скептик, индивидуалист, коллективист, анархист и социалист таким выгляжу я извне…» [29] Белый А. Начало века. С. 534. А на самом же деле «двухголовое существо» — Белый и « студент-естественник » — это, по словам самого поэта, аллегория: «Была одна голова, озабоченная проблемой увязки стремлений в картине проекций, строящих пространственную фигуру по законам логики, а не мистики; вставала проблема, как такая фигура возможна; именно: как возможно скрестить науку, искусство, философию в цельное мировоззрение…» [30] Там же. С. 539.

Культура, трактуемая как «деятельность сохранения и роста жизненных сил личности и расы путем развития этих сил в творческом преобразовании действительности», и есть, по мысли Белого, «особого рода связь между знанием и творчеством; философией и эстетикой; религией и наукой…». Проблемы культуры ставит он во главу угла, когда в 1909 году принимается за подготовку трехтомника своих литературно-критических и философско-эстетических работ: «Символизм», «Арабески» и «Луг зеленый». Символизм, его гносеология, его культура — вот идейный стержень этой теоретической трилогии Белого.

Первая книга должна была, по замыслу автора, «указать лишь вехи для будущей системы символизма…». Все конкретное, образное, афористическое, раскрывающее и иллюстрирующее теоретические установки «Символизма» Белый отбирал для книги «Арабески». «Луг зеленый» всецело посвящался вопросам русской культуры.

Как признавался впоследствии Белый, наибольшие сомнения у него вызывала первая книга: «… я не раз колебался: стоит ли выпускать эту рыхлую, неуклюжую книжищу…» [31] Белый А. Между двух революций. М., 1990. С. 335. Борьба за сохранение школы символизма, переживавшей кризис (достаточно вспомнить о закрытии в 1909 году журналов «Весы» и «Золотое руно»), попытки объединить творческие силы направления вокруг нового издательства «Мусагет», возглавленного Э. К. Метнером, особая настойчивость редактора — все подталкивало Белого к спешной публикации собрания статей, посвященных общим проблемам символизма. Но написанные в разные годы и несшие на себе печать пережитых в свое время философских влияний (Шопенгауэра, Вундта и Геффдинга, неокантианских трактатов), прежние работы уже не удовлетворяли поэта-исследователя — они не могли отразить в обобщенной форме теории символизма. «… Очерк теории символизма мне виделся ясно; если бы были возможности мне затвориться на несколько месяцев, я предпочел бы готовить к печати заново написанный труд, опуская эскизы к нему (материал статей, с которым во многом я был уже не согласен)» [32] Белый А. Между двух революций. С. 335. , — признавался Белый много лет спустя.

Но возможности «затвориться» и писать специальное исследование по теории символизма судьба поэту не предоставила. С ужасом видя « осколки » системы — разбитого здания, воздвигнутого в сознании, Белый предпринимает отчаянные попытки «хоть собрать кое-что из идеологических лозунгов в связном виде…» и вдогонку уже набираемому в типографии «Символизму» пишет в течение десяти дней трактат «Эмблематика смысла» — «черновик предисловия к будущей системе, в котором ответственнейшие места испорчены невнятицей только спешного изложения, а не невнятицей мысли…» — как он сам расценивал данное произведение. Не успев закончить центральную статью «Символизма», Белый принимается за комментарий к данной книге, «вписывая в него эмбрионы ряда статей» и уповая на «возможность спокойно заработать над “ теорией символизма ” в будущем».

Белого не покидало чувство, что слишком часто в жертву тактике литературной борьбы, задачам дня, журнальной полемике ему приходилось приносить собственные теоретические интересы. Он сравнивал свои статьи с тугими колбасами, набитыми двумя начинками: начинкою « темы дня » и кусочками мыслей о символизме — эти последние всегда « контрабанда ». «Три года упорной журналистики вдребезги разбили выношенную в сознании систему символизма; и “65” статей — дребезги этой недонесенной до записи, передо мной стоящей системы», — с болью в сердце резюмировал автор «Символизма», «Арабесок» и «Луга зеленого».

Среди блестящих, всегда афористических, но не всегда справедливых оценок, которые выплеснул на страничке своих воспоминаний о Белом Вадим Шершеневич, находим одно, может быть, наиболее точно (речь, конечно, идет о «точности» поэтической) передающее трагедийный смысл судьбы Белого как теоретика: «Белый мог бы стать капиталистом разума. Он намеренно превращал себя в кустаря рассуждений» [33] Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М., 1990. С. 450. .