Шалва Амонашвили: Здравствуйте, дети!

Но лучше, если дело не дойдет до этого, и вы поспешите…

Однако решайте сами, как поступать!

Последние дни августа я до позднего вечера провожу за своим рабочим столом. Обдумываю, планирую, переоцениваю, подытоживаю, спорю с самим собой, рисую контуры своего педагогического преобразования. Я, воспитатель нескольких поколений детей, хочу расти и развиваться вместе со своими детьми.

И мне кажется, что я куда в более выгодном положении, чем они. У них, у моих «нулевиков», учитель будет один, у меня же — тридцать шесть (а может быть, и больше). Все они станут самыми настойчивыми моими учителями. Я буду учить их читать и писать, считать и умножать, рисовать и петь, а они дадут мне самое высшее педагогическое образование. Только нужно чувствовать себя обучаемым и воспитываемым, чтобы больше узнавать у своих детей, какой педагог им нужен. И сидя за своим письменным столом и обдумывая встречу с моим новым подготовительным классом, я наношу на листок бумаги свою заповедь:

Стремясь познать тайну детской души, педагогического мастерства и науки Педагогики, буду видеть в каждом ребенке своего учителя и воспитателя.

Уже двадцать девять лет изо дня в день проверял я благотворность этой заповеди…

Какие же они, мои маленькие учителя?

Я захватил домой личные дела всех моих детей. Хочу познакомиться с каждым ребенком достаю фотокарточки из личных дел, раскладываю их на столе. Вот мой класс! В ушах у меня звенят звонкие голоса, смех детей. Что это? Детский шум? Неудобно назвать это шумом. Надо иметь педагогический слух, чтобы различить в этом якобы шуме звуки настраивающихся инструментов оркестра, и вас охватит чувство предвкушения будущей симфонии жизни. Мы ведь не говорим, что птицы шумят, кричат! Вот также и дети не могут шуметь. Из всех слов, которые сейчас приходят мне на память, для названия того специфического детского шуми, которым полна школа, мне кажется, больше всего подходит грузинское слово «жриамули». Оно означает веселый шум птиц и детей. Птиц и детей! Придумали его наши предки, чтобы отмежевать обычный шум людей от детского шума — радостного и веселого.

И вот смотрю я на фотокарточки моих тридцати шести детей и меня охватывает нетерпение встречи с этим детским «жриамули». Я принимаю любовь к «жриамули» как доказательство того, что смогу их понять; а так как мне нравится это «настраивание инструментов», этот детский «жриамули», значит, смогу сам стать обучаемым и воспитываемым. Убежден:

Кому нравится детский «жриамули», тот склонен к педагогической деятельности, а кто уже пристрастился к нему, тот обретает свое профессиональное счастье.

Какие красивые дети, сколько улыбок! Неужели все они сфотографировались только для того, чтобы запечатлеть на них свою радость перед школьным звонком?

Чего вы, дети, ждете от меня? Ваши улыбки вселяют в меня радостную тревогу. Вы так щедры и доверчивы к своему педагогу. Вы еще не видели меня, но уже посылаете мне такие очаровательные улыбки и смотрите на меня такими доверчивыми глазами. Что вы хотите? Чтобы я научил вас разным наукам? А если я окажусь злым, строгим, буду вас наказывать за каждый ваш проступок, буду кричать на вас? Как же тогда — вы все-таки будете тянуться к наукам? Нет, я точно знаю — этого не произойдет. Вы разлюбите педагога со всеми его науками, мудростями, добрыми намерениями по отношению к вам. Так о чем же говорят ваши улыбки, что мне читать в них?

«Мы добрые от рождения, не делайте нас злыми!»

Скажите, пожалуйста, кто из вас произнес эти слова?

Беру первую фотокарточку. «Tea» — написано на обороте имя улыбающейся мне девочки. Надо запомнить лицо, чтобы узнать ее завтра, обратиться по имени. Может быть, ты сказала эти слова?

На обороте другой фотографии стоит — «Гоча». Какие у него кудрявые волосы! Я не буду требовать от родителей, чтобы они постригли мальчика. Пусть ходит так. Что тут плохого? Гоча смеется звонко. «Смотри, мальчик, я узнаю тебя завтра среди тридцати шести детей! Не драчун ли ты? Не капризничаешь?»

«Ния» — читаю имя на следующей фотографии. Она улыбается, нет — смеется, и я вижу, что у нее нет ни одного переднего зуба. Ей, наверное, будет трудно произносить точно многие звуки. Но я не разрешу никому из детей смеяться над ней. «Послушай, Ния, не будешь ли ты ябедничать? Запомните, дети, в нашем классе строго запрещено ябедничать друг на друга!»

У этого мальчугана чуть длинный подбородок. Глазки — умные, с хитрецой, улыбка строгая. «Саша» — читаю на обороте. Постой, ты не тот ли самый Саша?! Тебя еще не было на свете, когда твоя мама уже заботилась о том, в какую школу тебя определить. Мы встретились с ней шесть лет назад по служебному делу, и я рассказал ей о моих педагогических намерениях, о своей работе с детьми. Тогда она и сказала мне: «Я своего ребенка приведу в ваш подготовительный класс». Так значит, ты мой старый знакомый, но завтра мы впервые пожмем друг другу руки.