Валерий Мильдон - Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

Такова, повторяю, едва ли не всякая утопия, однако утопия русская, склонная, в отличие от западной, стать реальностью, оборачивается сатанинским царством, где последнее средство сохранить жизнь — убить сердце. Почти так и происходит в «Потомках солнца»:

«Вогулов привил рабочим массам микробов энергии<���…>И человек умирал на работе, писал книги чистого мужества, любил, как Данте, и жил не года, а дни, но не жалел об этом». «Быстрая, вихревая смена поколений выработала новый совершенный тип человека — свирепой энергии и озаренной гениальности» (1, с. 39).

Небольшое отступление по поводу «книг чистого мужества». Эти слова как будто предвосхищают появление книги НА. Островского «Как закалялась сталь», где герой «умирает на работе» (строительство узкоколейки) и пишет книгу чистого мужества. В рецензии 1937 г. на нее Платонов выскажется так:

«Для истинно воодушевленной, для целесообразной жизни народа нужна еще особая организующая сила в виде идеи всемирного значения<���…>В эпоху пролетариата такая воодушевляющая идея овладела людьми. Это была идея пролетарской революции и коммунизма. Осуществление этой идеи образовало великий советский народ» (2, с. 365).

Здесь не нужны комментарии, нужно лишь иметь в виду эти слова, когда заходит речь о взглядах Платонова, о том, как он относился к большевистскому режиму, коммунизму, советской власти.

Теперь в связи со словами «совершенный тип человека». Совершенный означает «законченный», тогда как традиция сердца давала тип «совершающегося», становящегося человека. Ясно, почему автору ближе «совершенный» — готовый, окончательный, что бы ни говорилось о гениальности; красное словцо, и только. «Совершенный» допускает счет массами, а не единицами, массы же управляемы, их работа/жизнь планируемы. Разумеется, любовь, как у Дан — те — неуклюжая выдумка, «совершенный» не нуждается в любви, он сам в себе полон и обходится без «дополнений» — вот и решение мучившей Платонова проблемы пола.

Книгу Вогулова читает герой другой фантастико — утопической повести писателя, «Лунной бомбы» (1926), инженер Петр Крейцкопф. Он создал проект снаряда, способного облететь Луну и вернуться на Землю. Инженер надеется открыть на соседних планетах новые источники для продолжения земной жизни (вероятно, отголосок космологических идей К. Э. Циолковского). Выясняется, что работа над проектом — лишь средство избавиться от ужасной тоски, и когда снаряд с Крейцкопфом подлетает к Луне, он открывает люк, чтобы остаться там и не возвращаться на Землю. «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок» — переживания Чацкого приобретают архетипический смысл.

Выше говорилась: ранние (да и поздние тоже) вещи писателя сопровождаются как бы автокомментариями в статьях 20–30–х годов. Такова статья «Пролетарская поэзия» (1922). Известно, что молодой Платонов примыкал к литературной группе «Кузница». Ее эстетика выразила не только взгляды единомышленников, но и общие принципы, сделавшиеся позже основанием официальной эстетики: отрицание ценности индивида, незамысловатое представление о личности, которой всегда предпочитается масса — народ, бригада, отряд и пр. В упомянутой статье Платонова видны следы этой лексики и, конечно, эстетики: «Мы знаем только мир, созданный в нашей голове. От этого мы отрекаемся навсегда. Мы топчем свои мечты и заменяем их действительностью» (3, с. 523).

Веет чем‑то знакомым, давно читанным. Не из рассуждений ли Базарова: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта?» как действительность у Платонова «полезнее» мечты. Впрочем, подумаешь, Базаров, литературные герои и не то себе позволяли. Однако через 30–40 лет после тургеневского персонажа его взгляды будут подхвачены сначала русскими символистами (эстетика А. Белого, в сущности, исходит из базаровского убеждения, слегка подправленного: последняя цель искусства не в искусстве, его цель — перемена жизни). А за символистами русский авангард: «Мы новые люди новой жизни» (из манифеста, опубликованного в альманахе «Садок судей II»).

Поэтам тесно в поэзии, подавай жизнь, и не новые формы слова нужны, а новый строй бытия. Так и тянет сказать давно известное: «Подите прочь! Какое дело поэту мирному до вас? // В разврате каменейте смело… // Не оживит вас лиры глас. // Душе противны вы, как гробы…» (А. С. Пушкин. «Поэт и толпа»).

Молодой Платонов оказался близок русскому авангарду: «История есть путь спасения через победу человека над вселенной». «Сущность человека должна стать другой» (3, с. 523).