Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

Касаясь, опять-таки, недостаточности изучения русского языка именно советского периода, кроме вышеуказанных моментов следует отметить и разницу во взглядах на составные элементы русского языка при советах. Это в свое время было сделано Л. Успенским в его статье, помещенной в чешском журнале «Slavia», за 1931 г. (стр. 270):

«Наиболее важными факторами в деле организации современного русского языка отдельным авторам кажутся: 1) интеллигентская речь, 2) жаргон войны и армии, 3) язык городского «дна» (в частности, воровской арго)».

Конечно, есть немало людей, которые вообще не желают признавать какой-либо специфики русского языка советского периода и всё, не только навязанное языку сверху, но и органически развившееся в нем за время от 1917 года, расценивают как нечто чужеродное. Близорукость такой точки зрения очевидна.

С другой стороны, нельзя разделить и взгляда виднейшего советского лексикографа и лексиколога С. Ожегова, пытавшегося в своей статье «К вопросу об изменениях словарного состава русского языка» (стр. 76) наметить периодизацию развития современного русского языка в пределах самой советской эпохи:

«…от Октябрьского переворота до ликвидации эксплуататорских классов…»

«…от ликвидации капиталистических элементов города и деревни до полной победы социалистической системы хозяйства и принятия новой Конституции в 1936 г…»

«…период выявления результатов величайшей культурной революции,…период сформирования монолитной советской интеллигенции,…период перехода от социализма к коммунизму…»

Больше тридцати лет прошло со времени написания первой работы о революционном русском языке; многое в языке изменилось, многое прибавилось, многое бесследно исчезло. Конечно, советские писатели стараются уверить своих читателей в вечности «советизмов», как это делает, например, Л. Хаустов в своем стихотворении «Родной язык» (сб. «Дорогой мира», Ленинград, Сов. писатель, 1952, стр. 93):

Величьем океану сродный

Весь – воплощенье наших сил,

Он жизни опыт всенародный

В своих глубинах отразил.

И слово давнего былого,

Войдя в богатство языка,

Стоит в соседстве с новым словом,

Рожденным нами на века.

(Подчеркивание наше – Ф.)

Естественно, что обобщающее заявление Хаустова о рождении новых слов (т. е. «советизмов») на веки вечные является больше, чем преувеличением. Прочно утвердиться в языке может только закономерное для него, случайное же сметается со столбовой дороги языка.

Еще Гегель говорил, что для более глубокого познания вещи следует отойти от нее. Возможно, вырвавшись за пределы Советского Союза, легче подметить некоторые особенности русского языка советского периода, ускользающие от внимания тех, кто непосредственно приобщается к нему.

Но при любых обстоятельствах систематизация имеющегося языкового материала осложнена спорностью трактовки многих смысловых неологизмов, т. е. слов в старой морфологической оболочке, доосмысленных по-новому. В них иногда ощущается еще метафоричность и они рассматриваются в школе как омонимы. В действительности же они являются паронимами, т. е. словами, не случайно совпавшими в своей форме, но ответвившимися от одного ствола, причем ответвление происходит по законам семантической деривации – от частного к общему и наоборот, видовому сходству, смежности и, наконец, функциональности.

Конечно, потеря метафоричности, автономизация нового паронима, его быстрое становление, как совершенно самодовлеющего слова, зависят от частоты употребления и удельного веса этого паронима. Так, например, если над шутливым молодежно-студенческим словом «капелла» (компания друзей, приятелей) еще явно довлеет непосредственный образ хоровой капеллы, то уже между словами «ударник» в его первоначальном значении детали ружья и «ударник» в его производном значении работника-энтузиаста потерялась непосредственная связь даже в пределах одного поколения. Во всяком случае, она давно перестала ощущаться в повседневном быту, и для ее восстановления нужен специальный экскурс, как мы видим из приводимого ниже примера:

«- Кондраша, Давыдов тебя повеличал… вроде бы в похвальбу… А что это такое – ударник?

Кондрат много раз слышал это слово, но объяснить его не мог. «Надо бы у Давыдова разузнать!» – с легкой досадой подумал он. Но не растолковать жене, уронить в ее глазах свое достоинство он не мог, а потому и объяснил, как сумел:

– Ударник-то? Эх ты, дура-баба! Ударник-то? Кгм… Это… Ну, как бы тебе понятней объяснить? Вот, к примеру, у винтовки есть боек, каким пистонку разбивают – его тоже самое зовут ударником. В винтовке эта штука – заглавная, без нее не стрельнешь… Так и в колхозе: ударник есть самая заглавная фигура, поняла?» (Шолохов, «Поднятая целина»).