Франсуа Шаму - Цивилизация Древней Греции

Таким образом, для грека материальная вселенная, как и ментальная, была проникнута священным. Многообразие божественных проявлений позволяло каждому придерживаться именно того, которое соответствовало его темпераменту, традициям и обстоятельствам. Наряду с крупными панэллинскими богами, чьи имена были известны всем и чьи эпитеты позволяли им исполнять особые функции, существовало множество второстепенных богов, прикрепленных к определенному участку земли, слава которых не выходила за пределы межевых столбов данной местности. Среди них многочисленную и особую категорию образуют герои. Долгое время велись споры, имеем ли мы здесь дело с древними богами, лишенными своего божественного статуса, или со смертными, перешедшими в ранг Бессмертных. В разных случаях и то и другое объяснение справедливо; однако в историческую эпоху феномен героизации умершего удостоверен многочисленными примерами. Основатели колониальных городов зачастую заслуживали достойные героев почести, которые воздавались им у их могил, зачастую расположенных в центре города, на агоре. Характерен пример Амфиполя: когда войскам Брасида пришлось отвоевывать город у афинян и Брасид пал, защищая его от отрядов Клеона, жители Амфиполя похоронили его на большой площади, «установили границы святилища вокруг его могилы и воздавали ему почести как герою вместе с ежегодными играми и жертвоприношениями», считая его отныне подлинным основателем их полиса (Фукидид, V, II). Со временем подобные почести начали воздавать живым. Именно это хотели сделать для Агесилая жители Фасоса, но получили ироничный ответ царя, сохраненный для нас Плутархом: «Фасосцы, которым Агесилай оказал огромную услугу, построили для него храм и возвели в ранг богов, после чего отправили к нему посольство, чтобы сообщить об этом. Агесилай прочитал подробный список почестей, который доставили ему послы, и спросил их, может ли их родина делать из людей богов. Когда они ответили ему, что может, он сказал им: “Так вот, сделайте богами себя самих! И если у вас это получится, тогда я действительно поверю, что и из меня вы можете сделать бога!”» (Moralia, Лакедемонские афоризмы 210d). Реакция Агесилая, спартанца, приверженного традициям, свидетельствует о том, что обожествление живых противоречило религиозному сознанию греков классической эпохи. Однако позднее, в эпоху эллинизма, этот обычай распространяется, выражая эволюцию общественного сознания.

Еще одним способом расширить и без того огромный пантеон было обожествление аллегорий. Грек, придававший большое значение языку и способный к отвлеченному мышлению, мог персонифицировать абстрактное понятие, делая его именем собственным. Уже у Гомера появляются божественные образы этого типа, например мойры, «участь», или Эрида, «раздор». Гесиод с особым вниманием относится к этой категории богов: известно, какое место занимают в его произведении Дике, «справедливость» или Мнемосина, «память». Тенденция к обожествлению абстракций развивается лишь в классический период, когда возводят храмы Фемиде, «правосудию», Немесиде, «возмездию», посвящают алтари Эйрене, «миру», и ее сыну Плутосу, «богатству». Примечательно, что Аристофан, так привязанный к традиционным верованиям, создал значительную часть обожествленных аллегорий: в этом отношении он ничем не уступает Платону. Самым удачным творением в этой сфере, несомненно, стал Эрос, олицетворение любви, сначала задуманный как крылатый юноша, а затем омоложенный и представленный ребенком: Эрос и его спутники Гимер и Потос, олицетворения любовного желания в двух несколько различающихся ипостасях, а также Пейто, «убеждение» составляли свиту Афродиты и давали поэтам и художникам богатые темы для вдохновения. Религиозная вера, весьма благосклонная к новым формам божественного, охотно принимала чужеземных богов, если только их вмешательство не ставило под угрозу принципы самого государства. Действительно, греческий пантеон за всю свою долгую историю, с самых истоков и вплоть до установления христианства, постоянно пополнялся новыми богами. Но в архаическую и классическую эпоху это происходило за счет уподобления традиционным формам греческого религиозного мышления. Весьма примечательной чертой этого мышления является ее сверхъестественная способность находить известное в неизвестном, распознавать в диковинном знакомое. Особенно отчетливо эта тенденция проявляется у Геродота, когда он с участливым любопытством интересуется религиозными традициями варваров. Он не представляет, что эти люди могут поклоняться кому-то другому, кроме богов греческого пантеона: ему достаточно увидеть глубинное соответстие, которое невозможно скрыть, несмотря на различия в именах и своеобразие обрядов. Именно поэтому, к примеру, он признал культ Афины у народов Ливии (IV, 180 и 189). Поэтому, в частности, он дает нам такое любопытное описание египетской религии, где каждое божество без тени сомнения приравнено к своему греческому аналогу: для Геродота Нейт — это Афина, Бастет — Артемида, Исида — Деметра, Ра — Гелиос, Уто — Латона, Сет — Арес, Осирис — Дионис, Хонсу — Геракл, Хатор — Афродита, Амон — Зевс. Именно поэтому греки без труда приняли в конце V века культ Зевса-Амона, объединивший верховного бога египтян, почитавшегося в святилище-оракуле в оазисе Сива, и верховного бога греков, которого колонисты из Кирены привезли с собой в Ливию. То же самое произошло с фракийской богиней Бендидой, которую Геродот приравнял к Артемиде (IV, 33) и которая моментально, с 429–428 годов, стала объектом официального культа, посвященного удаче.