Рудольф Арнхейм - В параболах солнечного света

Арнхейм признается, что его заметки импрессионистичны и не представляют систематической прозы. Они легковесны, как лучи солнца и не претендуют на глубокомыслие. Не случайно заголовком этой книги послужили стихи известного английского поэта Дилана Томаса из «Поэмы в октябре», где он вспоминает: Утро

Забытое ребенком, когда он с матерью Шел в параболах солнечного света И слушал легенды о зеленых часовнях…

Заметки Арнхейма подобны детским воспоминаниям, они — внезапные озарения в лучах солнечного света. Они представляют интерес как свидетельство того, как гештальпсихолог видит мир и воспринимает искусство, литературу, поэзию, религию, неожиданно и ярко высвечивая то, что находилось в тени и забвении. Я бы назвал эту книгу афоризмами об искусстве. В ней отдельные художники или произведения искусства оцениваются лаконично, кратко, иногда парадоксально.

Когда-то немецкий философ Иоганн Гаман XVIII века написал книгу, которая называлась весьма необычно «Aesthetica in nuce», то есть «эстетика в орехе». Книгу Арнхейма можно было бы назвать «Психологией в орехе». В ней глубокие мысли, как зерна, прячутся под скорлупой обыденных наблюдений, зарисовок или цитат. Почти каждая его мысль могла бы стать предметом книги или научной диссертации, но он сознательно оставляет их в виде зерен в надежде, что они созреют.

Суждения Арнхейма, несмотря на их афористичность, не претендуют на то, чтобы быть истиной в последней инстанции. Не случайно многие из них излагаются в форме вопроса, чаще всего вопроса к самому себе. Но они стимулируют мысль, пробуждают интерес к познанию, позволяют видеть привычные вещи в необычном ракурсе.

Следует добавить, что при всей внешней импрессионистичности, разнообразии тем, отсутствии систематичности в книге существует определенная внутренняя логика. Она рассматривает и субъективный и объективный мир как проявления законов гештальта. В ней и восприятие человека, и строение мира, и структура произведения искусства представляет организованное целое. Несомненно, что эта книга дополняет теоретические работы Арнхейма по психологии восприятия его личными наблюдениями и суждениями.

Арнхейм не претендует на роль оракула. Он просто пишет о том, что видит и о том, что думает. Он сам признается, что получает удовольствие от созерцания. При этом его визуальные образы сопровождаются мыслями о философии или ссылками на произведения искусства, как классические, так и современные. Не случайно, он иронично называет себя маленькой совой на плече Афины, богини мудрости. Гегель говорил, что «сова Минервы вылетает только в сумерки». Не похоже, что Арнхейм расположен летать, особенно по ночам. Но с плеча богини мудрости он видит многое.

Ниже приводится сокращенный текст книги Арнхейма в моем переводе. Отбирая тексты, я опускал некоторые бытовые зарисовки, обращая внимание главным образом на то, что относится к теории гештальта и к оценке произведений искусства, как классического, так и современного.

Вячеслав Шестаков

С тех пор, как советская ракета облетела луну и вернулась на землю, мое восприятие нашего небесного спутника начало меняться. Я больше не вижу в нем небесное светило или место, которое я никогда не посещу. Теперь Луна смотрится как ориентир на горизонте, далекий, но достижимый. Это путь, который ведет через космос к другим мирам.

Нильс Бор, объясняя принцип дополнительности, говорит, что это «два положения, которые противоречат друг другу». Может быть, это верно в физике, но это вряд ли происходит где-либо еще. «Интуиция» и «интеллект» могут быть противоположны как два угла, которые вместе составляют 180°, но они не противоположны в смысле утверждения Бора, поскольку не противоречат друг другу. Один человек может достичь середины горы, спускаясь с вершины, другой — поднимаясь наверх от ее основания, но в этом нет никакого противоречия. Только положения могут противоречить друг другу, но не факты.

Роман Пастернака был бы лучше, если бы в нем не присутствовал сам доктор Живаго, который в действительности в романе не существует. В произведении искусства действующее лицо действует в соответствии с той функцией, которая в него вложена. Шахматная игра не существовала бы, если король или тура не знали бы свои ходы. Доктор Живаго не имеет такой функции. Его личность не оказывает влияние на все повествование. В действительности роман представляет собой мешанину отдельных сцен, порой великолепных, так как Пастернак талантливый миниатюрист. Но набор сцен это еще не роман.