Анатолий Бухарин: Тропинка к Пушкину, или Думы о русском самостоянии

Да, мы идем к радости созидания через страдания, через творческие муки, идем с тяжелой ношей бытия на плечах, но оскорбление, унижение, нищета, болезни – не лучшая школа жизни, и немного найдется страдальцев, алчущих благодарить судьбу за пережитый ад. Истончится душа, иссякнут силы, умрут одно за другим чувства, пока несчастный талант перешагнет порог признания. Чащеже все кончается иллюминатором Мартина Идена или замороженной жизнью чеховского Ионыча.

Пушкин не обманывался и не трепетал перед аскезой. «Говорят, – писал он в 1834 году, – что несчастье – хорошая школа; может быть. Но счастье есть лучший университет…»

Отповедь «благожелателям» (в том числе и г-ну Голованову) звучит в пушкинском «Ответе анониму»:

Как видите, умозаключения г-на Голованова без труда разбиваются о горькую иронию самого Пушкина.

В одном г-н Голованов прав: характер у Пушкина, действительно, был «не сахар». И не требуется большого художественного воображения, чтобы представить его земным человеком в общении с женщинами, друзьями, вельможами, царями. Что же из этого следует? Он такой же, как все? Бедный грешник?

Это старая легенда из прошлого века. На мнимое противоречие между Пушкиным-поэтом и Пушкиным-человеком недобро косились и Карамзин, и Жуковский, защищавшие и осуждавшие своего гениального ученика. Недосказанность великосветских друзей устранил митрополит Филарет, откликнувшийся нравоучительным стишком на пушкинское «Дар напрасный, дар случайный»:

Не Пушкин, а демон! И пошло…

В конце девятнадцатого века даже гений Владимира Соловьева не рискнул отвергнуть легенду о «двух» Пушкиных. По мнению философа, поэт стал жертвой взрыва злой страсти и был убит не пулею Геккерна, а своим собственным выстрелом в Геккерна.

Не свернул с протоптанной дороги и Чистопольский епископ Антоний (будущий глава Русской Православной Зарубежной церкви). В 1899 году в «Слове о Пушкине» он заявил: «Пушкин был великим поэтом, но великим человеком мы его назвали бы лишь в том случае, если бы он эту способность глубокого сострадания к людям и эту мысль о царственном значении совести в душе нашей сумел бы воплотить не только в своей поэзии, но и во всех поступках своей жизни. Он этого не сделал и постоянно отступал от требований своей совести… Как человек Пушкин был, конечно, таким же бедным грешником, как и большинство людей его круга, но все же он был грешник борющийся, постоянно кающийся в своих падениях».

Суров и строг святой отец. Я не подвергаю сомнению чистоту его христианских помыслов и не спешу ссылаться на «Богу – Богово, а кесарю – кесарево». И все же, все же…

Прежде чем бросать упрек, надо знать Пушкина. Это он утверждал: «Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир».

Именно он, Пушкин, услышал Бога глас:

И не кто иной, как Пушкин мечтал:

Легенды и мифы бессильны опровергнуть очевидное: сакральный характер поэзии Пушкина.

Что же касается «грехов», то не надо забывать: у монаха и поэта разные пути к Богу. Первый идет через молитву, самоотречение. А второй… Отрешенный от земного, не опаленный огнем любви, не испытавший разочарований, Пушкин не был бы Пушкиным, и молитва не зазвучала бы в его устах божественно прекрасным ямбом. Вот почему Пушкин-человек и Пушкин-поэт – это одна личность. Гениальная, «неприслоненная», неповторимая.