В. Авдеев - Расовый смысл русской идеи. Выпуск 2

Напряжение, вызванное неустранимым противоречием между элементами архетипического фундамента не может не оказывать влияния на видение носителем такого противоречия мира и самого себя. Особенно масштабными оказываются результаты в то случае, когда смешение наблюдается на уровне популяции, а не индивида. Не здесь ли кроется причина постоянной нестабильности и хаоса в Латинской Америке, где произошло массовое смешение европейских завоевателей-средиземноморцев, местных индейцев и завезенных из Африки негров-рабов? В то время как страны с однородным в расовом отношении населением отличаются (с поправкой на внешние влияния и т. п.) завидной лабильностью.

Учет вышерассмотренных факторов психологии коллективного бессознательного может помочь в объяснении многих загадочных явлений мировой истории культур. Так, понимание естественных причин враждебности, возникающей между разнородными составляющими бессознательного, проливает свет на истоки представлений о «греховности», «богооставленности» «падшего» мира и человека в авраамических религиях. Интересно, что с десакрализацией природы связывают и развитие технократической цивилизации (17), а распространение расового смешения, стоявшего у истоков этой десакрализации, и поныне следует рука об руку с самоубийственным технократическим насилием над природой. Собственно, в этой внутренней войне «психологических иммунитетов, в которой невозможны ни победа (уничтожение/ассимиляция одной группы архетипических составляющих), ни примирение (формирование гармоничного целого), обнаруживаются причины взгляда на «этот» мир как на царство дьявола, – месть попранных законов природы, которые напоминают о себе чувством враждебности окружающего природного мира, ощущением его «чуждости», ведет к утверждению о ценности иной, «неземной», «внеприродной» жизни. Неизбежное подсознательное неприятие собственной телесной природы проистекающее из неоднородности составляющих «души» и «тела», вызывает к жизни как догматы о греховности плоти, необходимости ее умерщвления, так и табу, запрещающее это тело изображать. Стоит ли удивляться противопоставлению «души» и «тела», если они несут в себе заметно различающиеся, несовместимые и конкурирующие генотипы?

В натурах чувствительных борьба между разнородными психологическими образами «естественного», генетически близкого, человеческого облика ведет к потере представления о «своем», и далее – к эмоциональному отторжению собственного тела, к радикальному стремлению к «чужому» – стремлению, идущему вразрез с закономерностями, царящими в живой природе. Ярким литературным выражением подобной атрофии инстинкта, подсознательной «аллергической реакции» на собственное естество, лишенное здоровой цельности, будут следующие откровения Марины Цветаевой («Мой Пушкин»): «От памятника Пушкина (sic!) у меня и моя безумная любовь к черным, пронесенная через всю жизнь, по сей день польщенность всего существа, когда случайно, в вагоне трамвая или ином, окажусь с черным – рядом Мое белое убожество бок о бок с черным божеством. Чудная мысль – гиганта поставить среди детей. Черного гиганта – среди белых детей. Чудная мысль белых детей на черное родство – обречь. Под памятником Пушкина росшие не будут предпочитать белой расы, а я – так явно предпочитаю – черную» (18).

Отметим, что в данном случае нарушение гармонии подсознательного «эталона» человека касается не только расовых различительных признаков – искажению подверглись, например, и представления о естественной соразмерности (ср. гигант / дети). В русле описываемых психологических явлений находится и наблюдаемое в приведенном отрывке стирание границы между живым и неживым в отношении скульптурных изображений (в данном случае памятника) с отданием предпочтения последнему, с признанием его превосходства. Это вызвано «недостаточностью», «ущербностью» лишенного внутренней гармонии живого человеческого тела в сравнении с «цельным» чугуном или глиной – вспомним легенду о Големе или библейское сотворение человека из глины, где «прах» первичен по отношению к «плоти», и «плоть» приравнивается к «праху»! А ведь в ведийской традиции, как и в русской «Голубиной книге», мир создается из тела первочеловека, и гармония космоса проистекает из гармонии человеческого естества.

Нельзя обойти вниманием вопрос о географической локализации очагов возникновения тех учений, для которых характерны перечисленные черты. В некоторой степени следы подобных психологических явлений несет в себе буддизм и другие системы, получившие распространение в Индии после начала смешения завоевателей-ариев с автохтонами-дравидами. Особое же внимание заслуженно привлекает ближневосточный регион.