Дэвид Маккалоу - Вечная тайна лабиринта

Маргерит Янг представила себе грот в центре лабиринта «Новой Гармонии» и увидела «дом, в котором хорошо умирать». В XX веке никто не думал о лабиринтах так много, как скульптор Майкл Эйртон. Он рисовал их, писал о них и даже построил замечательный лесной лабиринт. Он писал: «Жизнь каждого человека — лабиринт, в центре которого — его смерть». Но большинство все-таки полагают, что лабиринт — это путешествие по жизни, а не после нее. Возможно, конечная цель — смерть, но дорога к ней — это сама жизнь.

Несмотря на то что лабиринт довольно рано появился на нескольких могильных плитах и в головах некоторых антропологов, помешанных на мифах о загробной жизни, лабиринты традиционно принадлежат живым, а не мертвым. Они — в той части собора, куда приходят люди, а не в той, где обретаются священники. Церковные чудеса всегда существовали отдельно: в пределах видимости, но все же довольно далеко. Лабиринты же — это всего лишь места (или «инструменты», если воспользоваться словом Лорен Артресс) для того, чтобы сделать что-нибудь, будь то поиск душевного спокойствия, или победа в состязаниях, или соблазнение незнакомки. Это поле, на котором развивается действие, где даже тихое размышление и медитация сопровождаются ритмичным движением или медленным танцем.

«Сделать что-нибудь» — это главная человеческая потребность. Люди, которых пугает перспектива сидеть в одиночестве в темном храме, обнаруживают, что можно пройти по лабиринту. Когда был разрушен Всемирный торговый центр, люди захотели «сделать что-нибудь», и запасы банка крови немедленно пополнились — примерно такое же страстное желание «сделать что-нибудь» позвало их в тот день в лабиринты. Волонтер из собора Святого Иоанна в Ноксвилле, штат Теннесси, где Марти Кермин построил открытый лабиринт, так описала этот день. В церкви проходила конференция женщин, и тут кто-то принес весть о том, что произошло в Манхэттене, Пентагоне и в воздухе над западной Пенсильванией.

Я никогда в жизни не видела ничего более удивительного. Участницы конференции, большинство из которых никогда в жизни не видели лабиринта, были им словно загипнотизированы. Женщины медленно начали идти по дорожке лабиринта, и люди, проходящие мимо по улице, входили и присоединялись к ним. Собрания прервались, работа прервалась, учеба прервалась — все были охвачены потребностью сделать что-нибудь, чтобы попытаться разобраться в том, в чем разобраться было невозможно. Так продолжалось целый день: строгие сорочки и деловые костюмы, рваные джинсы и босые ноги; всякий возраст, цвет, пол, религия — все шли в надежде обрести облегчение, раскачивались, касались друг друга и искали прикосновений.

Они шли.

То же самое происходило и на других лабиринтах страны — люди шли, и шли, и шли. Во дворе церкви Святой Троицы, откуда видны были руины Всемирного торгового центра, очистили от пепла и мусора лабиринт, построенный Дэвидом Толцманом, — как только людям разрешили вернуться в ранее оцепленную зону. И всего в нескольких десятках ярдов от могилы Александра Гамильтона на кладбище при этой церкви, в клубах дыма, которым все еще был полон воздух, в обеденный перерыв рабочие пошли по древней тропе, нарисованной на грязном полотнище. Так можно было сделать хоть что-нибудь — что-нибудь такое, чтобы хоть ненадолго отвлечься от зияющей дыры в привычной линии нью-йоркского горизонта.

На деревянном потолке комнаты в построенной в xv веке части герцогского дворца в Мантуе нарисован квадратный лабиринт в римском стиле, примечательный тем, что вдоль его пути снова и снова повторяются слова: Forse che si, forse che no . («Может — да, может — нет»). Габриеле Д’Аннунцио использовал эту фразу в названии своего романа, действие которого разворачивается во дворце. Некоторые считают, что эти слова и рисунок имеют отношение к истории о том, как один из герцогов попал в плен к туркам; а может быть, слова эти передают мысли другого герцога, который пытался решить, следует ли его войску предпринять стратегически необходимое отступление в важном сражении. А возможно, это всего-навсего архитектурный эквивалент гадания на ромашке: «любит — не любит». Фраза Forse che si, forse che no по дороге к центру повторяется десять раз, и наконец, с последним Forse che si , путник достигает цели. Лабиринты редко наделяют словами, но, как и финальные слова Молли Блум в еще одном нетрадиционном лабиринте — романе Джеймса Джойса «Улисс», этот завершает свой путь жизнеутверждающим «Да!». И кто знает, возможно, это шлют нам свое молчаливое послание все лабиринты мира.