Array Коллектив авторов - Исследования в консервации культурного наследия. Выпуск 2

Главнейшим методологическим фактором, взятым на вооружение сектором экспертизы ВЦНИЛКР, стало решение о принципиальной фиксации всех икон, находящихся в храме, всей церковной утвари, за исключением предметов, произведенных промышленным способом, в частности, современными предприятиями Патриархии. Это по крайней мере позволяло иметь более или менее объективную картину сохраняемого в храме наследия [2]. Трудностей, конечно, не стало меньше. Еще не был накоплен опыт атрибуции икон XVIII – ХIХ вв. Эти знания приходилось формировать путем проб и ошибок. Однако большую помощь в этом деле сыграли выявленные подписные и датированные иконы, которых, по старым понятиям, не существовало. Внимательный анализ, сопоставимый с редкими и давними публикациями Г. Д.Филимонова, В. Т. Георгиевского, А.В. Бакушинского, позволил начать определять параметры позднего иконописания [3]. До того в некоторых музейных и частных собраниях особо мастеровитые иконы синодального периода часто рассматривались в качестве памятников XVII в., например, Строгановской школы. Удивляться не приходилось. Поздними иконами никто не занимался. Маститые специалисты всячески подчеркивали, что для них древнерусское искусство остановилось на Дионисии. В лучшем случае, они благосклонно опускали очи на Симона Ушакова, и то в силу так называемого живства, понимаемого как проявление долгожданного реализма.

Одним из важнейших факторов установления роли поздней иконописи в национальной культуре было начавшееся в 1978 г. сотрудничество сектора экспертизы с Латвийским Советом по охране памятников в Риге. Обследование православных церквей и старообрядческих молелен в тогдашней Латвийской ССР дало в руки исследователей исключительный по своему объему, качеству и цельности материал. Во-первых, относительная нетронутость церковного наследия была связана с сохранением традиций отношения к иконописи в целом после октября 1917 г. Сказывалась и определенная веротерпимость протестантского населения Латвии и Эстонии к православию, а также и вынужденная лояльность советского режима в Прибалтике. То внимание, которое проявляли латышские специалисты к русским памятникам, сказывавшееся в тщательности обработки церковного наследия, его систематической фотофиксации, последовательной паспортизации, свидетельствовало об определенной долгосрочной программе (которая вылилась для нас в продуктивное пятнадцатилетнее сотрудничество) и в несколько непривычном для нас «западном» взгляде на позднюю икону как на естественный культурный и художественный объект.

И все же икона XVIII – начала XX столетия как предмет художественного собирательства впервые была заявлена на Западе. Произведения синодального периода сразу же вошли в состав музейных экспозиций. Среди них можно назвать такие крупнейшие собрания, как Музей икон в Реклингхаузене, Церковный музей в финском городе Куопио, Национальный музей в Стокгольме, Музей икон во Франкфурте на Майне [4]. Одним из первых частных коллекционеров, оценившим своеобразие поздней иконописи, стал финский собиратель Харри Вилламо. Импульсом к последующей многолетней практике послужило случайное приобретение самой обычной иконы в качестве сувенира в Таллине в конце 70-х гг. прошлого века, не последнюю роль сыграла и относительная коммерческая доступность памятников этого периода, которые он приобретал уже позднее в Москве через «Новоэкспорт» и западные антиквариаты и аукционы. Придавая своей коллекции общественное значение, Вилламо ставил своей задачей научную обработку принадлежащих ему икон. Для этого он привлек различных специалистов из Турку, Куопио и Москвы. Исследовательская деятельность была завершена изданием книги в 1989 году [5], выставкой в Хельсинки, предоставлением икон на различные международные акции и передачей основной части коллекции Ново-Валаамскому обществу (для последующей организации музея в Хельсинки). Однако, к сожалению, этого не произошло. Возраст коллекционера уже не позволял бороться за свою идею. (Х. Вилламо скончался в июле 2008 г.) Но все же собрана новая коллекция, издано несколько книг, в которых Вилламо подытожил свои наблюдения над поздней иконописью и, в частности, над искренне почитаемыми им так называемыми «краснушками» [6]. Кстати, той очаровательной по своей непосредственности теме были посвящены несколько ранее две статьи наших специалистов – слависта В. Д.Королюка и сотрудницы Третьяковской галереи Е. Ф. Каменской [7]. Но, сожалению, тогда они остались в стороне от магистральных путей нашего иконоведения. Хотя эта тема, судя по всему, была уже предметом обсуждения в музейных кулуарах. Так, В. И. Антонова, заведующая древнерусским отделом Третьяковской галереи, в разговоре с автором этих строк в конце 60-х гг. говорила о назревшей необходимости обращения к изучению и сохранению поздней иконописи, вызвав при этом неподдельное изумление подобной «крамолой» у молодого музейщика. Но к этому времени Антонова уже была автором научного каталога собрания П. Д.Корина, в который она включила иконы XVIII–XIX вв. [8].