Коллектив авторов - Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Теоретически Петр мог бы попросту оставить «нетчиков» в покое, конфисковать их поместья и вербовать офицеров из солдатской массы. Как известно, до определенной степени он так и поступал — но это служило ему скорее вынужденной мерой и задумано было в назидание помещикам {125} . В самом деле, Петр оставил великое множество указов, свидетельствующих о его желании видеть в офицерском корпусе не самородков из народа, а способных дворян — даже и с учетом того, что призыв в этом случае требовал немалых усилий. Таким образом, не приходится удивляться, что Петр начал последовательно привлекать дворян к воинской службе лишь после победы в Полтавской битве (1709) {126} . [11]После того как армия выполнила свою основную боевую задачу, монарх мог использовать ее в качестве инструмента сословной политики. В вопросе о причинах уклонения дворян от службы мнения историков заметно расходятся. Формулировки указа о единонаследии, равно как и указов о призыве, позволяют предположить, что Петр и столичная бюрократия менее всего доверяли бедному провинциальному дворянству {127} , — что соответствовало воззрениям, сложившимся в XVII веке. На этой гипотезе, в конечном счете, основываются и доводы Фляйшхакер. Между тем еще Софья Алексеевна обратила внимание на то, что и московские чины не жалуют воинскую службу {128} . По мнению Ивана Посошкова, от службы увиливали именно состоятельные дворяне, которые могли задействовать свои связи, в то время как более бедным представителям их сословия за двадцать или тридцать лет воинской службы редко удавалось хоть раз заехать домой {129} . Документы середины XVIII века свидетельствуют о том, что Посошков более трезво оценивал реальную ситуацию, чем Петр I. Офицеры, которые унаследовали или приобрели благодаря женитьбе крупное поместье (в несколько сотен душ), часто утрачивали интерес к продолжению карьеры и всеми способами стремились выхлопотать отпуск, освобождение от военной службы или досрочную отставку {130} . Богатые дворяне этого сорта считали воинскую службу «обузой» — напротив, для бедного провинциального дворянства возможность сделать офицерскую карьеру оставалась самой значимой сословной привилегией. Основная масса дворян исполняла свой воинский долг и, без сомнения, достойно проявила себя на поле боя в последующие десятилетия.

Армейская реформа, инициированная Петром, в горизонтальном срезе привела к унификации дворянства. Реформа ослабила региональные корни дворян и одновременно повысила их социальную и территориальную мобильность {131} . Впрочем, не все региональные формирования были распущены. В проблемных приграничных регионах вроде Оренбурга или Смоленска и в XVIII веке сохранялись традиционное дворянское ополчение и поместная система {132} . [12]

Цели, которые преследовала сословная политика Петра I, обнаруживают себя и в административной реформе. Однако попытка сформировать чиновничий аппарат на дворянской основе, на манер офицерского корпуса, в конечном счете не увенчалась успехом [13].

Описанная выше консолидация дворянства не сопровождалась выравниванием материального достатка. Унаследованное от XVII века крайне неравномерное распределение собственности в дворянской среде почти без изменений сохранялось вплоть до XIX века. Представления историков прошлого об «упадке боярской аристократии» в XVII веке {133} не находят подтверждения. Внутридворянская социальная иерархия, сложившаяся в московский период, продолжала действовать и после введения Табели о рангах, а иерархические лестницы, основанные на происхождении, богатстве и чинах, практически совпадали.

Еще в 1678 году во владении членов боярской думы находилось примерно 500 поместий в среднем у каждого, за городовыми дворянами числилось примерно по 13–15 поместий {134} . В общей сложности 2 процента светских помещиков владели 42 процентами крепостных, 13 процентов помещиков имели в распоряжении 30 процентов крепостных, на долю оставшихся 85 процентов светских помещиков приходилось всего лишь 28 процентов крепостных {135} . В географическом отношении этот дисбаланс выразился в «эффекте увеличительного стекла»: крупнейшие имения располагались в центре страны, а чем дальше от Москвы, тем меньше и беднее становились поместья {136} .

Почти столетие спустя мы видим прежнюю картину: лишь 18 процентов дворян-помещиков распоряжались в 1762 году более чем сотней крепостных, во владении 3 процентов было более 500 душ, однако абсолютное большинство дворян (51 процент) еле сводили концы с концами, имея в распоряжении менее 20 душ {137} . Многие дворяне в силу своей бедности жили немногим лучше крестьян, не имея средств, чтобы отправить детей в школу. Иным не доставало денег на покупку солдатской формы и приличных сапог {138} . Это положение не изменилось и в XIX веке [14].