Дмитрий Ивинский - Ломоносов в русской культуре

Другое дело, что созданный Ломоносовым образ Петра мог восприниматься как незавершенный; см., напр., в речи Никола-Габриэля Леклерка, произнесенной им при избрании в почетные члены Академии наук (1765): «Сколько сожаления, милостивые государи, для Академии, и какая утрата для государства, что труды Ломоносова не увенчались прекраснейшим, благороднейшим, величайшим и в то же время наиболее достойным из всех успехов этого знаменитого поэта! Ему было предназначено придать „Петриаде“ ей принадлежащий отпечаток бессмертия. Ему предлежало оживотворить героя, который был предметом ея, начертать нам великие замыслы, великие побуждения, его волновавшие, и изобразить их величественно. Кто в состоянии продолжать и увековечить это сочинение, так достойно начатое? По какому року, милостивые государи, творец этой империи, питомец Марса, отец Муз, ваш августейший основатель избегнул мужественной кисти, ярких красок этого Апеллеса? Он был создан для Александра…..» (Пекарский 1867, 179).

Из крайне немногочисленных работ на эту тему см.: Тубасов 1880.

Ср.: «И вот бесприютный беглец в самой Москве. С любопытством рассматривает он разные строения, толпы людей, наполняющие улицы. У всех серьезные, озабоченные лица; все заняты своими собственными интересами, и никому нет дела до бедного юноши, из-за тысячи верст пришедшего в Москву с единственною целью – попасть в школу. Грустно стало Ломоносову: он упал на колени перед церковью Василия Блаженного, близ которой остановился обоз, заплакал и в горячей усердной молитве начал просить у Бога покровительства и помощи…» (Круглов 1912, 18).

Ср. в краткой биографии, предназначенной «для чтения простолюдинам»: «Граф Воронцов воздвиг на его могиле, в Александро-Невской Лавре, в С.-Петербурге, великолепный памятник, а ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I, в уважение заслуг Ломоносова русскому слову, дал в 1798 году указ Правительствующему Сенату, которым повелел сына сестры Ломоносова, Головиной, крестьянина Петра, со всем потомством, исключа из подушного оклада, освободить от рекрутского набора! Наконец в недавнее время Ломоносову поставили памятник в г. Архангельске, во свидетельство великих заслуг этого человека и на вечную о нем память. / Вот, братцы, до какой славы доводит человека изучение грамоты! Вот как взыскивает своими милостями Господь Бог того, кто не зарывает в землю данного ему таланта, а прилежно его разработывает! Господь не только награждает таких людей при жизни, но награждает и родных их, да и самую память о них делает любезною их землякам и всем добрым людям, которые дорожат той памятью даже и по смерти великого человека» (Алабин 1862, 24).

Едва ли не самый яркий эпизод такого рода – изданное В. П. Сидорацким собрание антиправительственных виршей, атрибутированных Ломоносову в порядке странной мистификации, свидетельствующей то ли о специфическом чувстве юмора издателя, то ли о его душевном нездоровье, завершенное отрывком из «Гимна бороде» (Сидорацкий [1900], [15]).

Тенденции к осуждению Сумарокова за его завистливую неприязнь к Ломоносову в культурном сознании XIX в. противостояла тема восстановления исторической справедливости по отношению к первому, в памяти потомков, в отличие от второго, не задержавшегося, напр.: «Слава Ломоносова, знаменитого современника Сумарокова, совершенно закрыла от нас этого плодовитого писателя второй половины прошлого столетия, и мы привыкли видеть в <���…> литературе того времени одно лирическое направление, стол славно начатое Ломоносовым и столь торжественно продолжаемое Державиным. <���…> Лицо Сумарокова, стоящее в тени перед лицом славного Ломоносова, по своему влиянию на современный вкус публики заслуживает более подробного изучения, нежели какое до сих пор посвящалось ему» (Булич 1854, 5—6 первой паг.). Некоторые наши замечания об отношениях Ломоносова и Сумарокова см. в Приложении II.

Советская эпоха в связи с данной темой развивала мотивы ломоносовского противостояния бюрократии и международной реакции ; ограничиваемся одним примером: «Ломоносов вёл жестокую борьбу с немецкими чиновниками, пытавшимися в послепетровскую эпоху верховодить в Академии наук. Эти немецкие чиновники, являвшиеся представителями реакционных классов за рубежом, прибыли в Россию для службы реакционному самодержавию и были его агентурой в Петербургской Академии Наук. Они мешали развитию русской науки, тормозили подготовку кадров отечественных учёных, душили академический университет и гимназию. <���…> Ломоносову приходилось бороться с царскими бюрократами, бездушно относившимися к его проектам, направленным на развитие производительных сил России. Он не находил никакой поддержки своим предложениям, направленным на улучшение жизни простого народа и искоренение пороков крепостнического строя» (Спасский 1950, 8—9).