Array Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия - история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

В Польше их возникновение было подготовлено не только общественно-политической ситуацией последней трети XVIII в., но и развитием исторического знания в Речи Посполитой, когда появляются первые тома «Истории польского народа» Адама Нарушевича, задавшегося целью выяснить «причины возвышения и упадка государств», или сочинения Францишека Езерского.

Во время Четырехлетнего сейма, в 1790 г. Станислав Сташиц в «Предостережении Польше» [658]высказал мысль об ответственности шляхты за отсталость страны и сформулировал новое понимание народности, принципиально отличное от представлений о шляхетской нации Речи Посполитой. Центральное место в польской политической мысли рассматриваемого периода принадлежало книге «Об установлении и падении Конституции 3 мая». Написана она была по инициативе Хуго Коллонтая в соавторстве с Францишеком Дмоховским и Игнацием и Станиславом Потоцкими, вышла в свет в 1793 г. в Меце по-польски и тогда же – в переводе на немецкий язык [659]. Труд, составленный под руководством Коллонтая, стал ответом польского реформаторского лагеря на декларацию русского и прусского дворов о втором разделе Польши. Однако высказанные соавторами идеи выходили далеко за рамки политической полемики и оставили на долгое время заметный след в историографии.

В книге были выдвинуты возражения против широко распространенного тезиса, поддержанного в частности и Сташицем, о политической отсталости Речи Посполитой, и утверждалось, что «в решениях конституционного сейма» Польша «идет наравне с образованнейшими нациями Европы в истинном Просвещении, в разумном законодательстве, в признании и почитании человеческих прав». Опровергали соавторы и утверждение об анархии в Речи Посполитой, заявляя о якобы «безграничной» исполнительной власти в республике, в то время как законодательная власть находилась, по их словам, «в совершенном бессилии». Такая политическая система, утверждал автор первой главы Дмоховский, была следствием российской гарантии польского государственного устройства, «что не давало удовлетворить насущные потребности нации иначе, нежели путем государственного переворота». Погубили же Польшу в то самое время, утверждал Коллонтай, когда она, «не дав ни малейшего повода к мести или вражде, […] все приготовила для своего счастья», коварство Екатерины II, вероломство Фридриха Вильгельма, то, что внимание Европы было отвлечено событиями во Франции, и «тот, кто отдалил интересы своей короны от дела отчизны». Ответственность за отсутствие сопротивления внешним силам авторы целиком возлагали на короля Станислава Августа, а защитники старопольских порядков и шляхетских вольностей изображались в книге исключительно как адепты русского деспотизма. С аналогичных позиций, с тем только отличием, что вину за гибель Речи Посполитой наряду с королем разделили и «изменники», была написана книга «Опыт истории польской революции 1794 г.», увидевшая свет в 1796 г. [660].

Таким образом, в сочинениях Коллонтая и его сторонников и последователей нашли выражение не только характерные черты политической мысли эпохи, выразившиеся в тезисах о «праве народов», об «измене монарха», о «вероломстве интервентов», но и положения, ставшие существенными элементами исторического знания и получившие в дальнейшем развитие в историографии. Во-первых, в вопросе о внутренних и внешних причинах упадка и разделов Речи Посполитой защитники Конституции 3 мая не только отрицали наличие первых и абсолютизировали вторые, сводя их к злой воле монархов-захватчиков, но и, что принципиально важно, усматривали связь между революцией во Франции и потрясениями, переживаемыми Европой в целом. Во-вторых, была осознана связь между политикой великих держав, направленной на раздел страны, и стремлением реформаторского лагеря в Польше провести прогрессивные преобразования государственного строя шляхетской республики. В-третьих, был поставлен вопрос о значении российской гарантии политического устройства Речи Посполитой и о роли в нем Постоянного совета, ассоциировавшегося в польском общественном мнении с российским господством.

В европейской историографии наиболее значительные труды, отразившие историю Польши революционной эпохи, принадлежат французским авторам. Это объясняется, с одной стороны, традициями предшествующего периода, а с другой – значением для французской историографии изучения в общеевропейском контексте истории Великой французской революции и идеологическим противостоянием защитников буржуазной революционности и апологетов реставрации, борьба между которыми после окончания наполеоновских войн развернулась на страницах исторических сочинений. В области рассматриваемых проблем упадка Польши и разделов Речи Посполитой фундаментом французской историографии стал уже упомянутый выше труд умершего в 1791 г. Клода Рюльера, над которым автор работал до конца жизни и который был опубликован в Париже в 1807 г. [661]. В нем историк рассматривает правление Станислава Августа (1764–1795) как время радикальных преобразований, когда «было очевидно, что польские законы не соответствовали более нравам; нужно было установить совсем новое правление. Желанием самых мудрых было изъять свое отечество из-под анархической власти дворянства, отменив нелепый закон о единогласии, но в то же время спасти республику от всех опасностей деспотизма, установив национальный совет для назначения на все должности» [662]. В тезисах Рюльера об устранении от власти дворянства и о национальном совете нетрудно усмотреть аналогии с событиями в революционной Франции. Причем эти мысли были высказаны автором до принятия Четырехлетним сеймом Конституции 3 мая. Обвиняя Россию во враждебной политике по отношению к Польше, Рюльер считал такую политику «равносильной завоеванию». По его словам, Екатерина II «задумала у нации, еще независимой, переменить и религию, и законы, то есть все то, что ловкие завоеватели, обладавшие искусством укреплять свое владычество, всегда уважали у покоренных народов». Целью же российской императрицы, по мнению историка, стало «под предлогом веротерпимости установить в соседней стране свою собственную религию; дать участие ее священникам и ее дворянству в чужой верховной власти» [663]. В этом утверждении звучит не только осуждение произвола абсолютистских великих держав (прежде всего России) и оправдание, а также пропаганда идей Барской конфедерации, но и поставлены проблемы оценки российской политики в диссидентском вопросе и характера российской гарантии польской конституции. Однако в названном труде они рассматриваются изолированно от вопроса о характере реформ политического устройства Речи Посполитой времени правления Станислава Августа.