Александр Щипков - Соборный двор

Прямое отношение к идеологии смерти имеет и смертная казнь. Отказавшись от нравственных скреп, благодаря которым только и соединяется человечество в единый организм, идеология смерти пытается регулировать человеческие отношения жестким и жестоким законом. Именно наша передовая интеллигенция, создатель и интерпретатор идеологических концепций, со сладострастным восторгом встретила указ об усилении борьбы с преступностью и призывала его усилить, усилить, усилить. Недавно некий неомальтузианец приглашал многомиллионную аудиторию в телепередаче «Я – лидер» устраивать на площадях показательные повешения для устрашения масс и в качестве борьбы с преступностью.

Если ко всему перечисленному добавить подстрекательство к самоубийству в виде распространения философской теории, согласно которой право на самоубийство есть абсолютная ценность и воплощение полной свободы, то мы получаем законченную картину нового мышления в рамках идеологии смерти. Трансформация общественного сознания, происходящая сегодня в мире и в России под воздействием идеологии смерти, приводит к принципиальному изменению концепции человека. Отказавшись от идеи богоподобия, часть общества объявляет человека «нечеловеком». На этом утверждении построено оправдание аборта: эмбрион – не человек. На этом построено оправдание эвтаназии: безнадежно больной – не человек. На этом построено оправдание смертной казни: преступник – не человек. В самом своем существе эти утверждения являются коварной и омерзительной ложью. Эмбрион в животе матери – человек, потому что зачат человеком. С момента зачатия он принадлежит человеческому роду. Для того чтобы это понять, не обязательно быть генетиком, поскольку это не биологические категории, но нравственные. Идеологи смерти объявляют, что зародыш – не человек (до 12 недель, до 500 граммов и прочие варианты), только для того, чтобы и к уже родившемуся человеку относиться как к «нечеловеку», чтобы в случае необходимости «законно» уничтожить его в любой период жизни. При этом самому оставаться живым и в комфортных условиях. В конечном итоге аборт, смертная казнь и эвтаназия – убийства ради сохранения собственного комфорта.

На Каирской конференции сторонникам идеологии жизни – христианам и мусульманам – с трудом удалось добиться того, чтобы аборт был изъят из списка рекомендаций развивающимся странам по регулированию рождаемости. Некоторые российские СМИ иронически комментировали этот факт, пытаясь представить защитников человеческой жизни дремучими обскурантами, а убийц беззащитных младенцев – прогрессивно мыслящими людьми.

Россия стоит на пороге глобального идеологического выбора.

Опубликовано: Proselytism and Orthodoxy in Russia. – New York.: ORBIS BOOKS. – 1999.

Задача этой статьи – рассмотреть общее развитие межрелигиозных отношений, которые протекали в России с 1917 года до сегодняшнего дня, кратко описать социологические и статистические данные, состав религиозных групп, географию их расселения и перемещения, межрелигиозные контакты.

Цель – предположить области потенциальных религиозных конфликтов и возможных обвинений в прозелитизме.

Приступая к изложению не следует забывать, что в области межрелигиозных отношений простых ситуаций не существует. Проблема есть всегда, а степень её сложности или даже «опасности» можно обозначить лишь в сравнении с иной, ещё более сложной проблемой, отмеченной исследователем в соседнем регионе или другом временном отрезке истории.

С нашей стороны было бы неразумным рассуждать о межрелигиозных связях целого столетия не опираясь на социологические исследования. Поэтому обратимся к наследию наших предшественников, занимавшихся в Советской России исследованиями в религиозной области. Может быть с их помощью мы сможем узнать что-либо достоверное о динамике религиозности в России двадцатого века.

Если в дореволюционной России состояние религиозности общества оценивалось исключительно органами статистики, которые интересовались не столько реальными убеждениями и взаимоотношениями, сколько формально-юридической принадлежностью подданного к той или иной церкви, то после 1917 года основным заказчиком и потребителем социологического анализа в области религии стала правящая коммунистическая партия, а первым исполнителем – созданный в 1925 году Союз воинствующих безбожников. Если не брать в расчёт частные мемуары, то единственным формальным источником информации о религиозной жизни 20/30‑х годов остаются отчёты Агитпропа ЦК РКП(б), публикации в атеистических изданиях и в журналах с красочными названиями: «Безбожник» и «Антирелигиозник». Ярко окрашенная идеологическая позиция делала исследователей фактическими участниками межрелигиозных отношений. В 1929 году на одном из московских заводов было проведено социологическое исследование. Из 12 тысяч анкет 8 тысяч не были возвращены. Рабочие не желали говорить о своей вере. Из возвращённых анкет выяснилось, что 10 % респондентов назвали себя верующими. Несмотря на откровенно «грязное» анкетирование социологи рапортовали о том, что 90 % рабочих столицы свободны от религиозного дурмана. Безусловно это не соответствовало действительности.