Дэвид Ирвинг - Конвой PQ-17. Смертельная битва в Северной Атлантике

В противоположность тому, что пишут официальные историки, вовсе не факт, что мистер Черчилль знал о решающей роли адмирала Паунда в принятии рокового решения о судьбе конвоя PQ-17. Аллен сказал: «Когда в одно прекрасное утро 1949 года я сообщил ему (мистеру Черчиллю), что, согласно проведенным мной изысканиям, ответственным за рассредоточение конвоя PQ-17 является адмирал Паунд, я заметил, как на лице у него проступила глубокая печаль; похоже, он ничего об этом не знал». В мемуарах «Черчилля» рукой Аллена были записаны такие слова: «Приказы по конвою PQ-17, изданные Первым морским лордом, обладали такой высокой степенью секретности, и Адмиралтейство так ревниво эти секреты охраняло, что я узнал о них только после войны» 65.

Что бы потом официальные историки ни писали о принятых тогда Адмиралтейством решениях, их последствия были катастрофическими, и это неоспоримый факт. Адмирал Гамильтон впоследствии по этому поводу говорил:

«Хотя у меня не было намерений вступать в схватку с „Тирпицем“, тогда представлялось вполне вероятным, что избежать этого не удастся. Очевидно, что Бруми оценивал ситуацию подобным же образом, и его намерение присоединиться к моей эскадре было основано именно на этом. В самом деле, рассредоточение конвоя в водах, где кишели подводные лодки противника, а над головой кружили вражеские самолеты, могло быть оправдано только в том случае, если бы ожидалась атака тяжелых вражеских кораблей. А при таких условиях эсминцам разумнее всего было находиться при эскадре, которой, вполне вероятно, предстояло вступить с этими кораблями в бой. Тем более что оказать действенную помощь рассеявшимся по поверхности моря судам конвоя они не могли» 9.

Гамильтон замечал, что предлагал двенадцати противолодочным кораблям остаться при судах конвоя, вопреки намерению Бруми их распустить. «Но относительно правомерности присоединения эсминцев к моей эскадре сомнений у меня не было».

Адмирал Товей в своем рапорте Адмиралтейству указывал, что действия Гамильтона и эсминцев являлись следствием неверной оценки обстановки со стороны вышестоящих начальников. «Таковы были тон и буква приказа, что адмиралу (Гамильтону) ничего не оставалось, как увериться в неминуемом нападении „Тирпица“». Далее Товей добавлял, что при таких обстоятельствах его решение присоединить к своей эскадре эсминцы выглядит вполне логично.

«Однако, когда подтверждений относительно выхода „Тирпица“ в море не поступило, ему (Гамильтону) следовало вернуть эсминцы эскорту. Так как даже в случае рассредоточения конвоя они могли принести существенную пользу отдельным судам, отгоняя от них немецкие подводные лодки. Даже при условии появления вражеских кораблей, эсминцы могли сыграть роль сил сдерживания, особенно в условиях плохой видимости » 66.

Мистер Черчилль в своих мемуарах тоже критикует действия Гамильтона и Бруми, правда, довольно мягко: «К сожалению, — пишет он, — эсминцы из эскорта тоже покинули конвой». Коммандер Бруми, которому представляется, что всю вину за отход эсминцев пытаются свалить на него, по этому поводу пишет следующее:

«После такого рода заявлений может сложиться мнение, что эсминцам было предоставлено право выбора. Дескать, хочешь, оставайся с конвоем, а хочешь — уходи с крейсерами эскадры — но это не так. Отход эсминцев, которыми я командовал, явился результатом полученного из Адмиралтейства приказа о рассредоточении конвоя. Этот приказ мог быть оправдан только близостью неприятеля, а при таких условиях мне ничего не оставалось, как присоединиться к крейсерской эскадре» [38] Бруми в своей книге «Поднять сигнал» на с. 149 пишет: «Что значит рассредоточение конвоя, в сигнальной книге подробно разъясняется. Но там — ни где-либо еще — нет ни слова о том, как снова собрать конвой после его роспуска». По поводу полученной из Адмиралтейства радиограммы он с большим чувством замечает, «что для конвоя PQ-17 было бы куда лучше, если бы в дни его проводки радио вообще не было изобретено». 67.

Когда Бруми окончательно осознал, какая ужасная ошибка была допущена флотом, то впал в депрессию, в каковом состоянии и находился весь обратный путь до Лондондерри.

Но в то время Гамильтон и его офицеры свято верили, что «Тирпиц» вышел в море и движется наперерез конвою. По этой причине боеготовность на кораблях не отменяли; они мчались на запад на полном ходу, «рискуя напороться в непроницаемой туманной мгле на льды или айсберги». События нескольких последних часов сказались на людях не лучшим образом: по их мнению, в тот момент, когда немцы готовились обрушить на конвой всю мощь своих орудий, они уходили от врага на «большой скорости» 3— как им было велено в радиограмме адмирала Паунда. До получения приказа из Адмиралтейства Гамильтон считал, что «Тирпиц» не сможет атаковать конвой ранее полуночи, а если бы с ним шел более медлительный «Шеер», то не раньше 2 ночи 5 июля. «Когда же мы получили радиограммы с пометкой „Чрезвычайно срочно“, то подумали, что Адмиралтейство получило наконец ту самую „дополнительную информацию“, на которую оно намекало в радиограмме, полученной нами за два часа до этого, и что „Тирпиц“ давно уже вышел в море и находится в непосредственной близости от конвоя 9. Исходя из этого соображения я и действовал» 3. Другими словами, если бы не это, адмирал не торопился бы так с отводом крейсерских сил и находился бы при конвое как минимум до двух часов ночи, как ранее и намеревался. «Полагаю, — говорил он два дня спустя Товею, — наш поспешный отход самым ужасным образом сказался на моральном духе моряков» 35.