Дэвид Ирвинг - Конвой PQ-17. Смертельная битва в Северной Атлантике

В 12.30 Адмиралтейство отправило закодированную радиограмму Гамильтону, в которой говорилось, что ему разрешается — если, конечно, командующий флотом не прикажет обратного — проследовать вместе с конвоем восточнее 25-го меридиана. Все-таки Гамильтону в конце концов предоставили возможность двигаться на восток, а не поворачивать на запад при достижении 25° восточной долготы. Впрочем, если бы этот приказ не отвечал условиям безопасности кораблей крейсерской эскадры, Гамильтона никто не мог принудить его выполнять 6. Как бы то ни было, когда Гамильтон получил это сообщение, он испытал немалое облегчение, потому что уже готовился поворачивать на запад.

Позже в частной беседе он заметил, что идея покинуть конвой в тех широтах, где транспорты особенно нуждались в его защите, ему нисколько не улыбалась. Посетив совещания офицеров конвоя в Хвал-фьорде и в Сейдис-фьорде, он чувствовал едва ли не родственную связь с этими людьми и понимал, что отказаться от заботы об их безопасности не имеет права. По мнению Гамильтона, ситуация с проводкой конвоя складывалась таким образом, что его крейсера были просто обязаны проследовать далее 25-го меридиана. Гамильтон собирался идти на восток по крайней мере до 2 часов дня 5 июля, что для двух американских крейсеров, входивших в состав его эскадры, означало двигаться на пределе дальности. «Было очевидно, что мой долг — особенно в свете полученных позже от разведки сведений — состоял в том, чтобы оставаться с конвоем как можно дольше», — говорил он два дня спустя 7.

Гамильтон послал эсминец «Сомали» на дозаправку к следовавшему в составе конвоя танкеру. Кроме того, капитан эсминца должен был от имени контр-адмирала сделать коммандеру Бруми замечание за то, что тот шел на тридцать миль южнее, нежели это было оговорено прежде. Гамильтон продолжал настаивать на том, чтобы Бруми держался на 400-мильной дистанции от аэродрома Банак. Между тем видимость на море все улучшалась. Туман стал рассеиваться; теперь над морской гладью лишь кое-где белели его островки. Коммандер Бруми последовал данным ему Гамильтоном инструкциям и вскоре (в 4.45 вечера) изменил курс с восточного на северо-восточный. Это вызвало хаос в походном ордере конвоя, и прошло не менее часа, прежде чем порядок в строю кораблей был восстановлен.

В 3.20 дня, сообщив о первой и единственной до сих пор боевой потере — американском транспорте «Кристофер Ньюпорт», торпедированном утром немецким самолетом и «затопленном нашими силами», — Гамильтон проинформировал командующего флотом и Адмиралтейство о своих дальнейших действиях:

«Первая крейсерская эскадра будет охранять конвой и продвигаться вместе с ним в восточном направлении, пока ситуация с тяжелыми кораблями неприятеля не прояснится, — но не позже 2 часов дня 5 июля».

Словно желая убедить всех в значимости присутствия крейсеров в охране конвоя, Гамильтон тут же приказал командиру крейсера «Вишита» поднять в воздух два своих бортовых самолета, которые должны были патрулировать водные пространства вокруг конвоя и отгонять от него вражеские подводные лодки.

Предложение Адмиралтейства относительно продвижения эскадры Гамильтона дальше на восток было передано также и командующему флотом адмиралу Товею. То обстоятельство, что оговоренный прежде порядок был нарушен, вызвало у адмирала немалое раздражение, по причине чего он выразил надежду, что крейсера, «по крайней мере, не будут подвергаться при этом ненужной опасности». Так как имевшиеся в распоряжении Товея разведданные никак, по его мнению, подобного изменения в диспозиции не оправдывали, он послал в 3.12 дня Гамильтону радиограмму, в которой выразил свое несогласие с принятым Адмиралтейством решением:

«Как только конвой достигнет 25° восточной долготы, предлагаю вам повернуть назад и оставить Баренцево море, если Адмиралтейство не сможет дать вам гарантий относительно того, что „Тирпица“ в этом квадрате не будет».

В это время конвой фактически уже заступил за заветный меридиан, и в 4.20 дня эскадра адмирала Товея изменила курс и стала двигаться в юго-западном направлении, сообразуясь с предполагаемым отходом крейсерских сил Гамильтона 8.

Нельзя сказать, чтобы радиограмма Товея соответствовала лучшим традициям Королевского Военно-морского флота, и Гамильтон понимал это. Он и его флаг-капитан пришли к выводу, что такого рода маневры связаны с тем, что ни Адмиралтейство, ни Товей не знают со стопроцентной уверенностью о том, где находятся сейчас немецкие надводные корабли. Потянув время, насколько это было возможно, Гамильтон наконец связался в 6.00 вечера с адмиралом Товеем и проинформировал его о том, что он собирается повернуть в западном направлении, но не раньше 10.00 вечера, так как его эсминцы проходят дозаправку с танкера, следующего в составе конвоя. («Я пытался действовать в духе обоих распоряжений», — писал он впоследствии. Другими словами, он пытался как-то совместить приказы, полученные им от Товея и от Адмиралтейства 9). Судя по всему, Товею не хотелось спорить с Гамильтоном, так как он больше ему своего неодобрения не высказывал, хотя и понимал, что если Гамильтон отвернет в 10 часов вечера, то это произойдет восточнее 25-го меридиана на добрых 250 миль.