Марк Твен: Диковинный сон

Вопрос в столь неожиданной форме застиг меня врасплох. Пытаясь загладить свою бестактность, я поспешно произнес:

- У меня и в мыслях не было непочтительно отозваться о вашей подруге, но я не имел чести знать Анну Матильду Хотчкисс. Кстати, вот вы говорите, что вас обокрали. Это, конечно, возмутительно, но если судить по сохранившимся фрагментам вашего наряда, этот саван был дорогой штукой в свое время. Как же...

Жуткий оскал на полуистлевшем черепе с остатками ссохшейся кожи, означавший хитрую многозначительную улыбку, что красноречивее слов, подсказал: когда Джон Бакстер Компенхерст приобрел свой наряд, покойник с соседнего кладбища его лишился. Это подтверждало мою догадку, но я попросил гостя отныне объясняться только словами, ибо мне трудно что-нибудь понять по выражению его лица, ведь его самой выразительной гримасе - увы! - недостает живого огня. Улыбки же вообще неуместны.

- Так вот, мой друг, - продолжал свой рассказ бедный покойник, - я вам сообщаю только факты. Два самых старых кладбища - мое и то, что подальше, умышленно заброшены нашими потомками. Они не пригодны для обитания. Мало того, что здесь развиваются костные болезни - а это немаловажный фактор в сырое время года, - здесь пропадает имущество. Мы вынуждены либо покинуть это место, либо лишиться последней собственности. Хотите верьте, хотите нет, ни у одного из моих знакомых не осталось целого гроба, это чистая правда. Я уж не говорю о простонародье, которое тащится сюда в жалких сосновых ящиках на фургонах, - нет, сэр, я говорю о модных гробах с серебряными ручками, плывущих под балдахином на катафалках. Их владельцам отводятся лучшие места на кладбище, я говорю о таких семействах, как Джарвисы, Бледсосы, Берлингсы. Все они на грани полного разорения. Были когда-то самыми богатыми в нашей общине, а теперь - нищие. Один из Бледсосов променял свой фамильный монумент на кучку свежих стружек под голову. Тут уж и слова бессильны, ибо ничем так не дорожит и не гордится покойник, как своим памятником. Покойники обожают читать надписи на памятниках и эпитафии. Через какое-то время они уже принимают все слова за чистую монету и, что ни ночь, рассаживаются на оградах, чтоб насладиться лицезрением этих слов. Эпитафия стоит недорого, а сколько удовольствия она доставляет покойнику, особенно если ему, бедняге, не везло при жизни! Эпитафии надо заказывать чаще.

Я не жалуюсь, но, между нами, мои потомки поступили подло: только и удостоили, что этой старой плиты, да и то без единого хвалебного слова. Раньше на ней было высечено: "Удалился на заслуженный покой". Сначала я гордился этой надписью. Потом, смотрю, подойдет к могиле какой-нибудь приятель-покойник, упрется подбородком в ограду и серьезно читает, что на плите высечено, а как дойдет до этих слов, захихикает и ретируется с довольным видом. Тогда, чтоб избавиться от этих дураков, я взял да и стер надпись.

Как я уже говорил, покойники кичатся своими памятниками. Вон идут Джарвисы и тащат свой семейный монумент. А Смитерс свой уже уволок - нанял в помощь каких-то призраков. Привет, Хиггинс, прощай, старый друг! Это Мередит Хиггинс, скончался в сорок четвертом, нашего круга покойник, из приличной старой семьи, прадедушка - индеец. Мы с ним вообще-то приятели, но он, видимо, не расслышал моего приветствия, потому и не ответил. Жаль, мне хотелось представить его вам. Уверен, вы бы пришли от него в восторг. Хиггинс - самый старый скелет на всем кладбище, ходячая руина, но сколько в нем веселья! Засмеется, будто камешки друг о дружку трутся, голос скрипучий, резкий, словно ногтем по стеклу провели, - умора! Эй, Джонс! Это - Колумб Джонс, его родственники за один саван четыре сотни выложили, а все похороны, включая памятник, обошлись им в две тысячи семьсот долларов. Было это весной двадцать шестого. Немыслимая роскошь по тем временам! Покойники приходили издалека, чтоб взглянуть на такое богатство. Мой сосед все это очень хорошо помнит. А вон там видите скелет с изголовьем гроба под мышкой? У него кости на ноге не хватает. Ну, вон тот, что гол как сокол? Это Барстоу Дэлхаузи, он был здесь самый богатый покойник после Колумба Джонса.

Мы все уходим. Такого отношения потомков терпеть нельзя. Открывают новое кладбище, а наше предали полному забвению. Мостят улицы, а до нас им и дела нет. Гляньте на мой гроб. В свое время он мог украсить любую гостиную в городе. Я вам его подарю, если хотите, починка мне не по карману. А вы поставите новые доски в днище, смените одну-две на крышке, прибьете новый ободок слева - и будете жить ничуть не хуже любого другого. И не благодарите, не стоит благодарности, вы были так добры ко мне, что я последнее готов отдать, лишь бы вы не подумали, что я не ценю хорошего отношения. А саван? Он по-своему очень мил, и, если хотите... Нет? Ну, как знаете, я из добрых побуждений, хотел сделать вам приятное. До свидания, друг, мне пора в путь. Может, он будет долгим, этот путь, не знаю. Одно знаю наверняка: я переселяюсь. Я никогда не обрету покоя на этом старом заброшенном кладбище. Буду странствовать, пока не подыщу себе приличное жилье, даже если придется топать до самого Нью-Джерси. Мои приятели тоже уходят отсюда. На тайном собрании вчера ночью было решено переселиться, и к восходу солнца тут ни одной косточки не останется.