Марк Твен - Диковинный сон

Костлявая рука с треском хлопнула меня по спине, и я моментально очнулся от раздумий.

- Да, сэр, тридцать лет назад я упокоился здесь и был счастлив. Тогда кладбище располагалось за чертой города в великолепном старом лесу; там росли фиалки, ласковые ветерки перешептывались с листвой деревьев, прыгали веселые белки, ползали ящерицы, а птицы наполняли безмятежный покой музыкой. Ах, это неземное блаженство стоило десятилетий человеческой жизни! Все было волшебно и упоительно. У меня было прекрасное общество. Все мертвецы, поселившиеся по соседству, принадлежали к лучшим семействам города. Потомки были о нас очень высокого мнения. Они поддерживали могилы в безукоризненном состоянии, вовремя чинили кладбищенский забор, следили за тем, чтобы памятники не кренились, очищали от ржавчины ограды, подстригали розы и декоративный кустарник, предохраняли его от вредителей, посыпали гравием дорожки.

Все это в прошлом. Потомки позабывали о нас. Мой внук живет в роскошном доме, построенном на деньги, добытые вот этими мозолистыми руками, а я сплю в заброшенной могиле, и паразиты гложут мой саван, да еще устраивают в нем свои гнезда. Я и мои друзья заложили основы процветания этого города, а спесивые потомки бросили нас догнивать на кладбище, которое клянут люди, живущие по соседству, над которым глумятся приезжие. Вот она разница между былыми временами и нынешними. Все могилы осели, надгробья сгнили или разрушились, ограды накренились, поломались, отдельные прутья торчат, памятники наклонились, будто от усталости. Порядка и в помине нет - ни роз, ни кустарника, ни посыпанных гравием дорожек. Даже облупившийся старый забор, якобы оберегавший от приблудного скота и равнодушных прохожих, топчущих могилы, совсем покосился и нависает над тротуаром, выставляя напоказ унылый вечный покой. И даже друг лес не может скрыть нашу нищету, потому что город простер зловещую руку и затащил его в свою черту; от прежнего лесного рая осталась лишь кучка жалких деревьев, безмерно утомленных городской жизнью. Они стоят, упершись корнями в наши гробы, вглядываясь в туманную даль, и мечтают туда перебраться.

Теперь вы понимаете, каково нам. В то время как потомки роскошествуют на наши деньги в городе, окружившем кладбище со всех сторон, мы вынуждены напрягать все силы, чтобы не рассыпаться на части. Господи, да на этом кладбище нет ни одной могилы, которая не протекала бы, - ни одной. Каждую ночь в дождь мы выбираемся наружу и рассаживаемся по деревьям, а порой посреди ночи разбудит ледяная вода, ручейком стекающая по затылку. Тут уж, доложу вам, такое начинается! Вспучиваются старые могилы, валятся памятники, опрометью мчатся к деревьям скелеты. Доведись вам пройти мимо кладбища такой ночкой, вы б увидели пятнадцать скелетов на одном суку; ветер гуляет меж ребер, играет костями, как погремушкой. Сколько раз, просидев на суку три-четыре нескончаемых часа, мы слезали с дерева промокшие, окоченевшие, продрогшие до мозга костей и одалживали друг другу черепа, чтоб вычерпать воду из могилы. Вот я откину голову назад, а вы загляните мне в рот. Видите - череп сверху наполовину заполнен присохшим песком. Порой чувствуешь себя так глупо от ощущения тяжести в голове.

Да, сэр, побывай вы здесь перед рассветом, вы бы застали нас за вычерпыванием воды из могил и развешиванием саванов на заборе. Как-то под утро у меня стянули мой элегантный саван. Я думаю, это дело рук некоего Смита - плебея из того уголка, где хоронят простонародье. Когда он здесь появился, на нем кроме ковбойки ничего не было, а на последнем рауте, состоявшемся на новом кладбище, он был самый нарядный покойник из всей компании. И что примечательно, только он меня заметил, его как ветром сдуло, а одна пожилая дама тут же хватилась, что у нее пропал гроб. Она обычно всюду таскала его за собой: боялась схватить простуду и получить осложнение от холода - спазматический ревматизм, он-то и свел ее в могилу. Я говорю о Хотчкисс, Анне Матильде Хотчкисс, может, вы ее знаете? Высокая, довольно сутулая дама, в верхней челюсти остались два передних зуба, а нижняя совсем отвалилась, так теперь прикручена проволокой. Над левым ухом - длинная прядь волос цвета ржавчины, а над правым - покороче. Слева не хватает ребра, а в предплечье - одной кости: потеряла в драке. Бывало, ходила развалистой походкой, подбоченясь, задрав нос. Такая была легкая, непринужденная, а теперь вот лежит развалиной, как битая чаша.

- Боже сохрани! - невольно вырвалось у меня.