Марк Твен - Налегке

По общему мнению, добыча многих наших рудников дойдет до пятисот долларов на тонну. Такое изобилие полностью затмит и "Гулд и Карри", и "Офир", и "Мексиканца", расположенных по соседству с вами. Я привел подсчеты только одного-единственного работающего предприятия. Ценность его подтверждается высоким курсом его акций. В округе Гумбольдт все помешаны на "футах". Города наши почти опустели. Они хиреют, как больная чахоткой девушка. Где же наши крепкие, мускулистые сограждане? Они рассыпались по ущельям и горным склонам. Следы их ведут во всех направлениях. Время от времени у нас появляется всадник. Конь его весь в мыле. Он соскакивает с седла у дверей своей мазанки, наскоро здоровается с соседями и мчится с образцами в пробирную контору, а оттуда к окружному инспектору. Наутро, обновив запас провианта, он снова пускается в путь по глухим нехоженым тропам. Он уже владеет тысячами футов! Он точно пиявка. У него ненасытная утроба акулы или удава. Он готов овладеть мирами металла.

Это нас доконало. Как только мы дочитали статью, четверо из нас решили ехать в Гумбольдт. И тут же стали собираться. А уж ругали мы себя за то, что так долго медлили! Вдруг - о ужас! - к нашему приезду уже откроют и разберут все богатые месторождения, а нам достанутся одни тощие жилы, которые дадут каких-нибудь двести-триста долларов с тонны! Еще час назад я считал бы себя богачом, владей я десятью футами на "Золотом холме", где можно было взять двадцать пять долларов с тонны; а теперь я уже не желал мириться с мыслью, что мне достанется жила, которая на "Золотом холме" показалась бы кладом.

ГЛАВА XXVII

Сборы. - Дорожные приключения. - Приветливый, но слишком развязный соночлежник. - Мистер Баллу протестует. - Солнце из-за туч. - Благополучное прибытие.

Итак - скорей, скорей! Мы не теряли времени. В нашей партии было четверо: шестидесятилетний кузнец, два молодых адвоката и я. Мы купили фургон и пару престарелых кляч. Мы погрузили в фургон тысячу восемьсот фунтов провианта и старательского инструмента и в холодный декабрьский день выехали из Карсона.

Лошади наши были столь дряхлые и слабосильные, что очень скоро одному, а то и двоим из нас пришлось по очереди идти пешком. Это помогло, хотя и ненадолго. Потом пришлось идти пешком третьему. Это тоже помогло.

Оставшись в фургоне один, я вызвался править, невзирая на то, что никогда не держал в руках вожжи, и любой другой на моем месте считал бы себя в полном праве не браться за такое ответственное дело. Прошло немного времени, и выяснилось, что лучше всего и вознице слезть с козел и пойти пешком. Тут-то я и отказался от своей должности и уже больше не заступал ее. Прошел еще час, и мы убедились, что не только желательно, но совершенно необходимо, чтобы двое из нас, положив руки на задок фургона и увязая в песке, подталкивали его; таким образом, нашим хилым лошадкам работы оставалось не так уж много: от них требовалось только не мешать нам и поддерживать дышло. Всегда хорошо наперед знать свою участь, - тогда легче примириться с ней. Мы в первый же день поняли, что нас ожидает. Вне всяких сомнений, нам предстояло пройти пешком двести миль по песку, подталкивая фургон вместе с упряжкой. Мы приняли это как должное и с тех пор уже не садились в фургон. Мало того, добросовестно сменяя друг друга, мы почти без передышки подталкивали его всю дорогу.

Пройдя семь миль по пустыне, мы сделали привал. Клаггет (ныне член конгресса от Монтаны) распряг лошадей, накормил и напоил их; Олифант и я набрали хворосту, развели костер и принесли воды; а старик Баллу, кузнец, занялся стряпней. Такого разделения труда мы честно придерживались до конца путешествия. Палатки у нас не было, и мы ночевали под открытым небом, закутавшись в одеяла. Но мы так уставали за день, что спали очень крепко.

Двести миль нашего пути мы покрыли в пятнадцать дней, точнее - в тринадцать, ибо мы сделали двухдневную остановку, чтобы дать отдых лошадям. Вообще-то говоря, мы добрались бы до цели и в десять дней, если бы догадались привязать лошадей сзади фургона; но это пришло нам в голову слишком поздно, и мы всю дорогу толкали и фургон и упряжку, тогда как могли наполовину облегчить себе работу. Старатели, попадавшиеся нам навстречу, советовали поместить лошадей внутри фургона, но никакой сарказм не мог пробить железную серьезность мистера Баллу, и он заявлял в ответ, что это может нанести урон нашим припасам, ибо лошади из-за долгого недоедания битуминозны. Читатель не посетует на меня за отсутствие перевода. Что имел в виду наш старик, когда произносил длинные слова, оставалось тайной между ним и его создателем. Среди людей, которым жизнь уготовила скромный жребий, трудно было бы найти более славного, более добросердечного человека. Он был само простодушие, отзывчивость и бескорыстие. Несмотря на то, что его годы вдвое превышали возраст самого старшего из нас, он никогда не важничал и не требовал для себя ни преимуществ, ни льгот. Трудился он наравне с молодыми, а в беседах и развлечениях принимал участие, не кичась своим возрастом и не презирая нас, по стариковскому обычаю, с высоты своих шестидесяти лет. Одна только странность водилась за ним: он питал пристрастие к звучным словам и произносил их ради звучности, нимало не считаясь со значением их и не заботясь о том, выражают ли они его мысль. Но он ронял эти пышные многосложные слова так легко и непринужденно, что совершенно обезоруживал слушателя. В его устах они звучали просто и естественно; и, каюсь, я частенько ловил себя на том, что принимаю витиеватые изречения старика за исполненные смысла сентенции, хотя на самом деле они не значили ровно ничего. Лишь бы слово было длинно, внушительно и звучно - большего не требовалось, чтобы он проникся к нему любовью и совал его в самые неподходящие места, и притом с таким удовольствием, как будто смысл его был лучезарно ясен.