Густав Шпет - История как проблема логики. Часть первая. Материалы

Следующий шаг Кант делает в своем сочинении об отрицательных величинах [347], где он проводит различение между логическим и реальным основанием. Идея и смысл реального основания здесь очень напоминают сомнения Юма, но в неменьшей степени заметно здесь и то истолкование рационалистического учения о причинности, которое дает Юм [348]. Смысл же этого истолкования сводится к тому что будто бы по учению рационализма следствие выводится из своего основания, как признак понятия из этого последнего, без всякой справки об опытной, онтологической или вообще предметной связи их. Что такое толкование не соответствует рационализму как он был заложен в учении Вольфа, видно из предшествующего изложения его учения, где ясно, что если что и выводится из ratio, то никак не «действие» и даже не «следствие», а «умозаключение», ratiocinatio, т. е. ratio есть онтологический принцип, на котором покоится вывод, а не его большая посылка [349]. Но для Канта, еще раньше утерявшего смысл вольфовского ratio, эта интерпретация оказалась очень подходящей, и он воспроизводит ее целиком, и как увидим, сохраняет ее до конца жизни. С другой стороны, Кант воспринял также то толкование вольфовского принципа достаточного основания, которое ему дали Дарьес и Реймарус, различая в нем метафизическое значение, которое, в конце концов, отожествляло ratio и причину, и логическое значение, которое совпадало с основанием познания [350]. В результате Кант приходит к своему новому разделению основания на основание логическое и реальное [351]. «Я понимаю очень хорошо, – говорит он, – как следствие устанавливается через основание по правилу тожества, потому что расчленение понятий находит его в нем». Так необходимость есть основание неизменяемости и т. п. «Но как нечто, – продолжает он, – может вытекать из чего-нибудь другого, но не по правилу тожества, это я очень хотел бы, чтобы мне разъяснили». Таким образом, вопрос о реальном основании формулируется в следующей «простой форме: как я должен понять, что, потому что нечто есть, есть нечто другое ?» Было ли это действительно влияние Юма или это был естественный результат превращения онтологического принципа в формальнологический под влиянием того «чрезмерного количества таких переработок», среди которых «очень много легковесных и поверхностных», – как их характеризует Эрдман [352], – это вопрос для наших целей в общем второстепенный. Для нас существенно только уловить, что именно у Канта резко запечатлелось то неправильное понимание вольфовской философии, которое перешло затем как традиция в историю философии. Повод же, уведший Канта от вольфовского понимания, как и от понимания Крузиуса, мы видим в том разделении, которое вводит эклектик Дарьес: «Все, что действует так, что нечто есть так и не иначе, то действует так, что нечто есть так и не иначе или в себе, или по отношению к нашему познанию. В первом случае я называю основание метафизическим, во втором – аналитическим или логическим… Метафизическое основание некоторые называют синтетическим основанием, и некоторые основанием вещи » [353].

Имея в виду прежнее, примыкающее к Крузиусу, разделение Кантом определяющего основания на основание бытия и познания, можно предположить, что и здесь речь идет о том же. Но Кант находит теперь, что деление Крузиуса, – основание идеальное и реальное, – «совершенно отличается» от его деления, так как идеальное основание Крузиуса есть то же, что основание познания; «и тут легко усмотреть, – говорит Кант, – что, если я что-нибудь уже вижу, как основание, то я могу из этого вывести следствие. Поэтому, согласно его положениям, западный ветер есть реальное основание дождевых облаков, а вместе с тем идеальное основание, так что отсюда я могу узнать о них и наперед их предполагать. Но по нашим понятиям реальное основание никогда не бывает логическим основанием, и по ветру дождь устанавливается не вследствие правила тожества». Последнее утверждение Канта интересно и важно также в том отношении, что оно прямо исключает возможность предположения, что со «своим логическим основанием» он возвращается к вольфовскому ratio, так как, по Вольфу, ratio содержится в causa, Кант же их слишком резко разделяет. Вернее, как указано, вольфовское ratio теперь окончательно утеряно [354].

Но что следует понимать под логическим основанием? Оно, следовательно, не есть реальное основание, т. е. не causa, не есть ratio и не есть основание познания! При таких условиях, на наш взгляд, оно вообще не имеет никакого смысла. Приведенные выше слова Канта дают повод еще думать, что логическим основанием он просто обозначает принцип тожества, но, по крайней мере, впоследствии, – он оба принципа различает. Например, в логике [355]он помещает «положение достаточного основания», как самостоятельное положение наряду с «положением противоречия и тожества» и «положением исключающего (!) третьего». Здесь оно трактуется как « общий формальный критерий истины», каковой есть не что иное, как «общий логический признак согласования познания с самим собою», т. е. «при полной абстракции от всех объектов и всех различий их». Такое понятие формальной логики, как понятие абсолютно пустое, достаточно уже обнаружило свою неплодотворность во всей послекантовской истории логики, нисколько оно не проясняет и поставленного нами вопроса: что следует понимать под логическим основанием? Вероятно, и сам Кант не ответил бы на этот вопрос, потому что он или просто отожествляет положение логического достаточного основания с основанием познания, и притом определяет его совершенно так же, как определяет свой принцип познания Вольф, или оперирует с понятием пустым.