Борис Акунин - Любовь к истории (сетевая версия) ч.13

Молодые собаки

«Писатель вырвался наружу» из Козачинского только в 1938 году под влиянием Катаева-Петрова. Друзья отдыхали в гагринском санатории, и Александр написал свою замечательную повесть от скуки, чуть ли не на спор.

На этом, собственно, всё и закончилось. Больше ничего интересного в жизни Александра Козачинского не произошло. В войне он не участвовал, потому что заболел туберкулезом. Тяжело больным был эвакуирован в Новосибирск, где умер тридцати девяти лет от роду.

Его приятель Евгений Петров, фронтовой корреспондент, погиб полугодом раньше, тоже тридцатидевятилетним.

Веселые были люди, оба. И начиналось всё весело.

А еще вот что. Давайте-ка проведем сессию вопросов-ответов, пора уже. Только задавайте их не здесь, а в «Почтовом ящике». От одного члена БС принимается по одному, максимум по два вопроса, договорились? Через неделю отвечу. Если будет что особенно интересное – вывешу отдельно .

2 мая, 11:32

Один вопрос потребовал длинного ответа, поэтому выношу сюда. На остальные сейчас буду отвечать в "Почтовом ящике".

paparazzigirl

1) Как вы считаете, та страна и культура, которая называлась Россией до 1917 года – не разрушилась ли она навсегда в 20 веке, как исчезли Древний Египет, Античная Греция и Древний Рим, цивилизация майя и так далее? Мне кажется, сегодняшние жители РФ – представители Советского Союза, совершенно другой культуры, а та страна исчезла навсегда. И больше уже никак не восстановить связь (это немудрено, учитывая каким разрушительным был для России 20 век и как старательно все разрушали до основания, сколько миллионов людей погубили). Это так или нет? По вашему мнению…

Идея о том, что мы сегодня живем в какой-то принципиально иной стране, весьма популярна. Ее, например, талантливо обосновывает Леонид Парфенов в своем последнем фильме «Цвет нации» (кто не видел – обязательно!). Но я сейчас погрузился в историю России, начиная с самых ее истоков, и вижу, что основные несущие конструкции с веками не меняются. Не с девятого, конечно, века – от домонгольской Руси действительно ничего не осталось, но века с XV–XVI определенно. Именно тогда великий (без преувеличений) объединитель Иван III заложил фундамент государства, на (по моему счету) пятом этаже которого мы сегодня живем.

Государство и страна, конечно, не одно и то же. Государство – это сосуд, в который страна «налита» и форму которого она принимает. Сосуд этот с пятнадцатого века неоднократно растрескивался и даже ломался, но потом, с соответствующими времени коррекциями, вылеплялся вновь. Форма несколько раз обновлялась, но материал оставался прежним. Не прозрачное стекло, а глухая керамика: решения всегда принимались в дворцовых покоях, за плотно запертыми дверями.

Вопрос – кто виноват во всех российских несовершенствах, как только начинаешь тянуть за эту нить, утягивает всё дальше и дальше в прошлое. Брежнев и «застой»? Нет, это был старческий период советской модели. Сталин? Нет, он пришел после Ленина и приспособился к ситуации. Ленин? Нет, этот подобрал осколки романовской «бутылки». Династия Романовых? Тоже нет – они склеивали осколки сосуда, разбитого Смутой.

Иное дело, что «культурный слой», жировая прослойка, которой обрастает страна в процессе эволюции, по сравнению с дореволюционным периодом сильно изменилась. Вместо дворянско-разночинской культурной элиты наросла другая – «рабфаковская», потом «шестидесятническая», «совинтеллигентская».

Но отношения внутри традиционной российской триады всё те же. Есть основная масса населения, которая живет обычной жизнью – семейными интересами, работой, ожиданием отпуска, телевизором, личными хобби, дачей (оно и во всем мире так), и есть две полярные по взглядам энергетические группы, пытающиеся утянуть народ в свою сторону, обратить в свою правду.

Первую группу я условно называю «арестократия», потому что главные ее аргументы – принудительные, силовые, полицейские. Она не умеет спорить с оппонентами, зато умеет их сажать. Можно обойтись и другим, необидным названием для этой партии: «государственники». Если совсем просто, это люди, считающие интересы государства сверхценностью, ради которой при необходимости вполне можно жертвовать правами и свободами населения.