Но коренное различие в менталитетах сословий конца XIX – начала XX веков хорошо видели и описывали многие наши выдающиеся писатели.
Массой крестьянства никогда не овладевала идея личного обогащения путем усилий, базирующихся на повышенном уровне интеллектуальной и трудовой активности. Выделявшиеся из общей массы подобные представители часто не только не пользовались общим уважением, но получали кличку мироедов. Идея же «грабь награбленное» была вполне доступной и понятной еще со времен Стеньки Разина и Емельки Пугачева. Именно такими призывами, насаждавшимися к тому же сверху, и удавалось порой натравливать большую по численности часть, казалось бы, одного народа на другую. Конечно, можно говорить и тогда о борьбе классов, однако победители отнюдь не были носителями передовых экономических производственных отношений.
Можно в результате сделать вывод, что революции во Франции и России глубинного общего, несмотря на некоторое внешнее сходство, не имели. В первом случае борьба шла за то, чтобы восторжествовали новые экономические формы, а во втором только за новый кусок земли за околицей. Да и господствовавший в 1991 г. класс партгосноменклатуры был свергнут не потому, что к власти рвалось некое «третье сословие», которого просто в России не было, а потому, что подавляющая часть народа не только перестала ощущать необходимость существования насквозь прогнившей руководящей верхушки, но и чувствовала ее прямой вред.
Буржуазия стала появляться не до 1991 г., а после него. Вряд ли эту новую революцию можно было называть буржуазией по аналогии с Францией. Надо было ей придумать тогда уже какое-то новое название. Может быть, антитоталитарная? Положение о том, что революции совершаются тогда, когда верхи не могут управлять по-старому, а низы не хотят по-старому жить, верно всегда. Содержание же этого неудовольствия может быть самым разнообразным.
Невозможно представить себе, чтобы в XIX веке произошла революция в США. Отдельные выступления рабочих были и там, но в целом идея «грабь награбленное» массами не владела. Необходимости менять политический и экономический строй тоже не ощущалось. Наша «социалистическая» революция произошла в стране, в которой подавляющее число жителей и слова-то такого не знали и поэтому никак сознательно не могли стремиться к новой экономической и политической организации. Желающих же «отнять и поделить» всегда было и остается очень много.
Вот в 1991 г. избавиться от власти райкомов и обкомов хотело уже явное большинство, включая и самих членов «монолитной» многомиллионной партии строителей коммунизма. Слава богу, обошлось все без большого кровопролития.
Верной ли дорогой идете, товарищи?
Уже вскоре после взятия большевиками в 1917 году власти выяснилось, что захватившая власть партия во главе с вождем мирового пролетариата (о чем, кстати, основная часть мирового пролетариата не догадывалась) наладить нормальную жизнь была не в состоянии. Единственная возможность эту самую власть удержать они видели в том, чтобы, в точном соответствии с указаниями самого вождя, устанавливать собственную, вовсе не пролетарскую революцию.
Крестьянство, правда, на первых порах получило какую-то землю. Это дало возможность после окончания гражданской войны несколько повысить производство, в частности, зерна и избежать всеобщего нового восстания. Технология же в основном оставалась прежней, но вначале это было не так критично.
Хуже обстояло дело с промышленностью и вообще с организацией государственной жизни. Здесь, во-первых, нужны были специальные знания, а во-вторых, и это главное, надо было выбрать, как теперь принято говорить, номенклатуру тех изделий, которые промышленность и должна была поставлять. Власти с самого начала было ясно, что только силой оружия, направленного как внутрь, так и вне страны, можно пытаться «строить социализм в отдельно взятой стране». Для этого требовалось создавать прежде всего военную промышленность. У такой промышленности есть, однако, одна главная особенность – она функционирует только при наличии государственных заказов, так как пушки в домашнем хозяйстве не очень нужны. Требовалось еще «перекачать» массу рабочей силы из деревни в города на заводы. Экономических стимулов для этого большевики создать не могли. Кроме того, нужны были деньги. Одних картин Эрмитажа или серебра Фаберже для этого не хватало. Выход был найден – отобрать зерно у крестьян (эта задача решалась созданием колхозов) и, доведя крестьянина до голода, заставить его искать хоть какое-то пропитание в городе. Поскольку все это энтузиазма у масс не вызывало, то опять-таки требовалось насилие. Так после мировой и гражданской войн началась не прекращавшаяся 70 лет война власти со своим собственным народом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу