Альманах Array - Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1

Пушкин писал, что ни за что не хотел бы иметь другой истории, кроме истории своей страны, а Суворов с гордостью декларировал, что он не немец, а природный русак!

К сожалению, многие наши представители так называемой интеллектуальной элиты никак это понять не могут и, более того, всегда считают, что иностранец потому всегда прав, что он иностранец. Забывают, что на Западе умные люди тоже не так уже часто встречаются. Обеспокоенный Чечней лорд Джадд все никак не мог взять в толк, что Чечня – не Англия и что права человека там и тут иметь полностью совпадающий смысл не могут. Потребовались взрывы в лондонском метро, чтобы Т. Блэр потребовал эти самые права человека и в Британии урезать.

Запад не поддерживает сепаратизм курдов, понимая, что это может взорвать весь Ближний Восток. Что ситуация с Чечней аналогична – признавать как-то не хочется! Вряд ли ущемление прав чеченцев так уже всех беспокоит. Скорее, такое отношение имеет своей причиной стойкое желание как-то эту непонятную Россию пнуть.

Пинали и пытались распять Россию многократно. Это Европа, используя смутные времена, направляла то поляков, то французов, то немцев покорять Россию. Это Европа, как напоминали Максим Горький, Иван Бунин, а потом Александр Зиновьев и Александр Солженицын, устраивала Святой Руси второе крещение и ее распятие на Русской Голгофе. До этого во все «смутные времена» Россия умела собраться силой и духом. Даже крепостные крестьяне становились патриотами, чувствуя себя не «рабами», а борцами.

Это проявилось и в так называемое Смутное время начала XVII века. Фактически распавшееся тогда государство было восстановлено движением снизу. Возглавить его пришлось тогда никому неизвестному Минину и не занимавшему никаких высоких постов князю Пожарскому. Это был едва не единственный случай в мировой истории, когда народ спас сам себя, найдя в своей толще и без всякой подсказки необходимых по нравственным и деловым качествам лидеров. Это событие никак нельзя сравнивать с явлением Жанны д’Арк во Франции.

Ситуация и отношение с Европой стали меняться при Петре Великом. К тому времени уже стало достаточно ясно, что дальнейшее существование великорусской народности и государства, ограниченного барьером от Европы и ничем не ограниченного с Востока, невозможно без тесных связей с этой самой Европой. В общем-то это знали уже и Александр Невский, не отдавший шведам выход из Невы, и Иван Грозный, долго воевавший, к сожалению, без успеха, за возвращение Ливонии. Понятным было и то, что решение этой задачи возможно только военным путем. Стрельцы же и дворянская конница для такой войны совершенно не годились.

Создание многочисленной регулярной армии европейского типа, флота и новой администрации, без чего нельзя было предельно мобилизовать все силы страны, привело к тому, что обритые хозяева были практически нацело отделены от бородатых производителей. Частичное возвращение дворянства в деревенскую Россию произошло только при Екатерине Великой после указа Петра III о вольности дворянской, т.е. отмены введенной при Петре Великом обязательной пожизненной государственной службы для всех представителей дворянства. Но к этому времени раскол зашел так далеко, что вполне можно было говорить о появлении на одной и той же территории двух народов, говорящих, правда, на одном и том же языке, но довольно сильно различавшихся по образу жизни, восприятию действительности и т.д. Все это позже стало называться ментальностью. Бытует мнение, что «верхи» и говорили-то не по-русски, а по-французски. Число таких людей было в общем-то очень мало.

Благодаря военным успехам ушел в прошлое и страх частого непредсказуемого нашествия. Эксплуатация же крестьянина оставалась. Уважения же крестьян к владельцам как к умелым хозяйственникам тоже не возникало. Образовывался не только раскол, но и неприятие самым многочисленным слоем населения возвышающегося над ним господствующего класса. Низы к этому классу относили не только самых богатых, но и нарождающуюся не очень богатую интеллигенцию. Тем не менее все считались барами, только одни побогаче, а другие победнее.

Различие между ними было, однако, столь велико, что крестьянство отвергало даже «народников». Эти деятели также постепенно догадались, что с народом ничего не выйдет, и породили язву, продолжающую разрастаться уже и в наши времена, – политический терроризм.

Действия этих людей масса народа не поддерживала и отнюдь не одобряла убийство царя-Освободителя. Это прекрасно понимали революционеры следующей генерации – большевики. В подходящий момент и при благоприятной ситуации они обратились к народной массе с вполне понятными призывами – «кончать войну и грабить награбленное».