Альманах Array - Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1

« …Иногда им удавалось остаться одним в своем гнездышке… Старухам ничего не оставалось, как изливать свои жалобы друг другу во внутреннем дворе их дома… Муж как-то тоже дал выход своему гневу: “Больше не могу слышать ничьих проповедей! Неужели не видно, во что превратилась вся страна?! Можно подумать, что все превратились в безграмотных нуворишей! Повсюду – искусственные цветы и растения, вместо природных жасмина, сирени и мимозы! Повсюду эти механические игрушки, купленные в дешевых кварталах Парижа! Все заменили и подменили, как будто нет у нас ничего своего, драгоценного! Все, что – алжирское, теперь в помойку? Они же разрушают страну! И она когда-нибудь взорвется, уверяю тебя…”

Это было время, когда он еще посмеивался над “тиранией” их матерей и легко критиковал новый образ жизни в стране, который они так и не усвоили, а матери и порицали их за это… За то, что нет у них счета в заграничном банке, роскошной мебели, многоэтажного дома, шикарной немецкой машины… Он говорил: “Но ведь и в паломничество к святым местам, в Мекку, многие алжирцы направляются сегодня зачастую затем, чтобы получить там деньги и продаться афганским боевикам! А остальные набрасываются, как голодные из пустыни, на саудитские магазины, принадлежащие американским или японским торговцам. Я своими глазами видел все это, когда был там в командировке в Саудовской Аравии. Куда бы ни ехали алжирцы, везде они только и думают о тряпках и железе! Вещизм!!” Хайба, слушая его, бормотала слова старинной арабской мудрости: “На деньги покупают и зерна несчастья, и горя…” И тогда еще оба они припомнили рассказ старого учителя, одного из первых “франко-мусульман”, – араба, получившего французский диплом о высшем образовании еще при французах… Когда он вернулся в родную деревню с этим дипломом, праздник длился семь дней и ночей… Земляки называли его “Господин Учитель!”… А вот недавно, когда тот снова, на старости лет, захотел посетить родную деревню и шел по улицам своего детства, услышал вдруг, как одна женщина грозила своему сыну: “Если ты ничего не будешь делать, то и станешь никем, каким-нибудь жалким учителем, так и останешься бедняком, без денег!”…

“Вот так и мы, – сказал ей муж. – Со временем нас будут порицать не только наши матери, что мы не умеем жить…” Но тогда он торопился на какой-то конгресс. И она утешила его: “Главное сейчас думать о том, что у нас есть, о нашей будущей дочке, она ведь уже подает признаки жизни. Вот, послушай, дай руку!…” Но муж все-таки сказал на прощанье: “Я теперь сожалею, что отказался по твоему совету уехать на работу в Штаты. А ведь мне предлагали хороший пост…” “Но ты ведь и сам знаешь, – ответила она, – что не сможешь и дня прожить без своей страны!.. Даже когда мы жили и учились два года во Франции, разве ты не слышал постоянный зов родной земли? Разве не он заставил нас вернуться?..» Она подумала тогда после его отъезда: “Наша будущая дочь увидит жестокий мир… Сама Душа Алжира в опасности. И если ничего не изменится, настанут годы с запахом свинца и крови”» (с. 24-28).

«Свекровь все спрашивала сына, на сколько дней он останется во Франции. “Я тебе уже пятьдесят раз сказал: я уезжаю в командировку. На 10 дней”. Тогда его мать воскликнула: “Там, говорят, делают прекрасное приданое для новорожденных. Ты должен купить все для своего ребенка! Ну и, конечно, норковую шубку для своей женушки или какое-нибудь украшение от Картье…” Хайба, еле удерживаясь, объясняла: “Ваш сын едет за границу по работе. Мы – служащие, а не контрабандисты или дети генералов, превратившихся в бизнесменов…” “Да, конечно, – отвечала ее мать. – Он – хирург, ты – гинеколог, мне это известно. Нам вас никогда не понять. Можно подумать, что не я тебя родила”. И Хайба не сдержалась, думая о том, что мать родила ее на свет не для того, чтобы радоваться жизни и свободно дышать: “Лучше бы я осталась в тебе, лучше бы ты задушила меня своим телом, как это делают здесь многочисленные матери, когда у них рождаются дочери!”…

“Теперь не десять дней, необходимых ему для работы, но всю жизнь придется жить без Абд эль-Вахаба… О Господи! Если Ты существуешь, помоги мне и покажи мне лик Свой, настоящий, полный любви и сострадания! Если существуешь Ты, то зачем позволяешь именем Твоим заставлять женщин носить черное покрывало ?.. [234]Не разрешать мужчине и женщине идти рядом по улице, а женщинам – работать? С каких это пор во имя Твое Ты разрешил приказывать выбирать среди сыновей своих того, кто первым должен умереть? Как случилось, что позволил Ты во имя Свое разрубать пополам новорожденных и бросать одну половину – отцу, другую – матери? Насиловать матерей на глазах у маленьких дочерей? А потом заставлять матерей смотреть, как бьют ребенка, схватив его за ноги, об стену головой, пока не размозжат ее и не зальют все кровью? О Господи, Всемогущий и Всемилостивейший, значит ли то, что верить в Тебя – это и принимать как должное ужас свершающегося и смиряться?..”» (с. 32-33).