Леонид Борисов - Жюль Верн

- Торопись со своими мемуарами, - еще раз сказала Онорина. - Этцель-сын напечатает их.

Издатели и в самом деле согласны были купить на корню все, что когда-нибудь могло выйти из-под пера Жюля Верна. Доходило до курьезов. Солидная американская фирма предлагала старому писателю высказать свое мнение о вещах, к литературе отношения не имеющих: о новом сорте зубного порошка, о разведении кроликов в штате Индиана, о фасоне вечернего платья для дам, приглашаемых на рауты. Жюлю Верну предлагали большие деньги только за позволение назвать его именем лакированные ботинки, изготовляемые фирмою Смит и сыновья. Жюль Верн, высоко ценивший юмор и шутку, ответил почтенному Смиту и его сыновьям, что он, французский писатель, согласен дать свое имя только гробам и саванам и больше ничему и никому.

Шутка была принята всерьез. Спустя две недели со дня отправки этого ответа к Жюлю Верну постучался высокий и тощий человек; он спросил у Онорины, сколько следует заплатить ее супругу за то, что он даст разрешение назвать своим именем комплект инвентаря для покойников. Онорину передернуло, она в испуге закрыла руками лицо. Представитель фирмы уселся в кресло и с азартом и страстью подлинного бога коммерции, в рот которому сунули длинную вонючую сигару, сказал:

- Дорогая миссис Верн! Каждый состоятельный американец - а у нас нет несостоятельных американцев - с радостью похоронит своего дорогого усопшего по форме номер первый, - условно назову эту форму "Жюль Верн": золотые дроги, серебряный гроб в форме ракеты, загримированные под вашего супруга факельщики. О, это даст нам много тысяч долларов! Вашему супругу это даст не один десяток тысяч долларов! Вот договор, - здесь надо поставить подпись. Одно слово: "Разрешаю". Имя и фамилия: "Жюль Верн". Разборчиво. И дата.

Онорина взяла договор, вошла в кабинет мужа и, упав в кресло, расхохоталась так, как делала это лет сорок назад. До слез и стона хохотал ее муж. Почтительно смеялся слуга, прибиравший в кабинете. Подвывал старый раскормленный Паспарту. В приемной, в первом этаже сидел доверенный фирмы "Вечное успокоение", - уж он-то поймал этого знаменитого француза! Двадцать тысяч долларов ему, пять тысяч себе за хлопоты; что же касается фирмы, то она заработает на сногсшибательной выдумке не менее двух миллионов в год. А потом этот француз может написать на эту тему фантастический роман, - фирма только поблагодарит. В приемную спустились Онорина и слуга, впереди них выступал исполненный недоумения Паспарту. Онорина вручила доверенному договор. Доверенный увидел слово "согласен", под ним "разрешаю" и еще ниже подпись. Однако у себя в конторе юркий человек с огорчением должен был признать этот договор абсолютно недействительным: вместо даты французский писатель написал следующее: "Чистилище. Проспект рая. Собственный склеп. Открыт для публики ежедневно. Не фотографировать".

Почти ежедневно приходят репортеры парижских газет и журналов. Слава подруга утомительная, надоедливая, егозливая; она лишена драгоценнейшего чувства юмора. Она всеядна, хотя все зубы у нее вставные. Жюля Верна спрашивают: "Как ваше здоровье; что пишете, о чем думаете, намерены ли отправиться в путешествие; чью музыку любите больше всего; что читаете?.."

- Пишу, диктую, дело идет великолепно, - отвечал Жюль Верн на вопросы. - Чувствую себя превосходно. В путешествие намерен отправиться по первому приказанию свыше. Имею несколько повесток оттуда, но врачи успокаивают, - они говорят, что явка необязательна. Чью музыку я люблю? Гм... Вы любите Бетховена? Что? Нет времени познакомиться и послушать? Напрасно. Что касается меня, то я считаю его первым композитором мира. Как вы относитесь к Гайдну? Я очень люблю его музыку. У русских есть Чайковский, - этот тоже из семьи великих. Когда играют Бетховена, в голову мне приходят большие, хорошие мысли... Что читаю? Письма друзей, полученные тридцать и сорок лет назад.

Летом девятьсот четвертого года к Жюлю Верну пришел молодой, лет тридцати пяти, человек с саквояжем в руках. Он сказал, что с детства любит книги Жюля Верна, что они очень помогли ему, когда он скитался по родной Италии и пел на рынках и под окнами домов.

- Ваши книги поддерживали во мне веру, давали силу, они утверждали, что человек все преодолеет, что нет для него невозможного. Из газет мне стало известно, что вы не так давно хворали...

- Газеты врут, - сердито буркнул Жюль Верн. - Я не хворал. У меня был насморк. Я поскользнулся на бульваре Лонгвилль и чуточку повредил себе ногу... Скоро в газетах напишут, что я слег и приготовился к смерти. О! Репортеры только этого и ждут, они хорошо заработают на статьях обо мне!