Вячеслав Лопатин - Суворов и Потемкин

«Увидишь, голубчик, из приложенных при сем штук, пишет Екатерина Потемкину, очевидно до того, как поставить свою подпись под рескриптом от 29 июля об официальном назначении Петра Панина,— что Господин Граф Панин из братца своего изволит делать властителя с беспредельною властию в лучшей части Империи, то есть Московской, Нижегородской, Казанской и Оренбургской губернии... что если сие я подпишу, то не токмо князь Волконский будет огорчен и смешон, но пред всем светом первого враля и мне персонального оскорбителя, побоясь Пугачева, выше всех смертных в Империи хвалю и возвышаю...» Мы не знаем ответа Потемкина, но известно, что Московскую губернию Панину не отдали. Известно также, что императрица лично приказала Румянцеву послать Суворова на помощь Панину, назначенному главноначальствующим против внутреннего возмущения. 10 августа Румянцев уведомил Суворова о вызове его в Москву. Находившийся в Киеве приунывший Суворов 14 августа сразу рапортовал фельдмаршалу о том, что постарается «поспешать на употребление себя к должности действовать против возмутительного бунтовщика...» [12]. Важно отметить, что Суворов, согласно расписанию генералитета, был назначен состоять при Московской дивизии, т. е. формально был выведен из подчинения Панина. Очевидно, Потемкин, уже распоряжавшийся в Военной коллегии, пытался сделать Суворова своего рода противовесом Панину. 13 августа Панин обратился к императрице и просил наставления — не сделал ли он какого прегрешения, назначив Суворова к передовым войскам? 17 августа Екатерина пошла на уступку и дала распоряжение Потемкину «объявить Военной коллегии, что до утешения бунта я приказала Генерал-Поручика Суворова — быть под командою Генерала Графа Панина».

Суворов скакал в Москву, не подозревая о той борьбе, которая развернулась вокруг его назначения. 25 августа Панин донес Екатерине о приезде Суворова в одном кафтане, на открытой почтовой телеге. Суворов своим приездом доказывает «давно уже известную его ревность и великую охоту к службе», — ответила императрица и послала ревностному слуге Отечества 2 тысячи червонцев на «устроение экипажа». К этому времени Суворов был уже в Царицыне. По дороге он видел, в какое разорение пришел край, испытавший ужасы истребительной гражданской войны. Восставшие поголовно уничтожали нe только помещиков с их женами, детьми и родственниками, но, как правило, убивали и слуг и дворовых людей.

3 сентября Суворов донес из Царицына Панину о том, что он принял меры, чтобы «его (Пугачева.— В. Л.) истребить или же заключить от всех мест в такой зев, которого бы не мог миновать». Но он прискакал уже после того, как Михельсон нанес Пугачеву смертельный удар. 25 августа в 105 верстах ниже Царицына 15-тысячная толпа повстанцев под предводительством самого Пугачева была разгромлена. Спаслось около тысячи человек. Они были настигнуты при переправе через Волгу и рассеяны. Пугачев бежал на левый берег, С ним было всего сто пятьдесят человек, в основном казаки, его личная гвардия.

Суворов знал Михельсона как боевого офицера еще по конфедератской войне. Двенадцать лет спустя в своей автобиографии он прямо напишет о том, что «ежели бы все были, как гг. Михельсон и Гагрин, разнеслось бы давно все, как метеор». А в 1774 г., забрав у Михельсона его кавалеристов и оставив ему одну пехоту, Суворов отдал распоряжения о прикрытии возможных направлений бегства Пугачева и устремился в заволжские степи, в погоню, «Иду за реченным Емелькою, поспешно прорезывая степь»,— писал он 10 сентября гвардии поручику Г. Р. Державину, командиру одного из отрядов, действовавших в Поволжье. Суворов шел к Узеням. От пленных он знал, что Пугачев там. В автобиографии 1790 г. он вспоминал: «Среди большого Узеня я тотчас разделил партии, чтоб его ловить, но известился, что его уральцы, усмотря сближения наши, от страху его связали и бросились с ним на моем челе, стремглав в Уральск (Яицкий городок.— В.Л. ), куда я в те же сутки прибыл. Чего ж ради они его прежде не связали, почто не отдали мне, то я был им неприятель и весь разумный свет скажет, что в Уральске уральцы имели больше приятелей».

Стремительное преследование Суворовым Пугачева ускорило развязку на несколько дней. Сообщники Пугачева Иван Творогов и Федор Чумаков уже в первую ночь бегства за Волгу «возобновили... намерение связать злодея». Они привлекли к заговору других, постепенно устранив личных телохранителей своего предводителя. Когда Пугачев был схвачен, атаманы собрали казачий круг — общую сходку. И круг высказался за арест. Из 186 человек только 32 не одобрили ареста, но лишь один высказался против.