Михаил Ульянов - Возвращаясь к самому себе

Смотришь на фотографии наших дедов, когда они были гимназистами: среди них учителя - почти все за исключением одной-двух дам, все мужчины. А наши школьные фотографии - как раз все наоборот, а то и вовсе ни одного мужчины-педагога, а у женщин-учительниц такие несча-стные, замученные лица. Не видно ни достоинства, ни желания учить кого-то и воспитывать...

Наверное, все же нельзя сказать, что тогдашняя Россия была правовым государством, навер-ное, нельзя. Но по сравнению с нашим временем в этом отношении она давала сто очков вперед. Мне могут напомнить 9 января, Кровавое воскресенье. Но вместе с этим постыдным и ужасным событием были и другие примеры. Столь же общеизвестен факт, что брат казненного цареубийцы Александра Ульянова - Владимир - не изгнан из гимназии, напротив, награжден за успехи золотой медалью, ему разрешено поступить в университет, получить профессию - общественно значимую - юрист! - и работать. Ну-ка, что бы ждало такого брата в наше время?!

А возьмите "врагов режима" - революционеров: как жили они в своих так называемых ссылках? Так не жили и свободные крестьяне. Они неплохо питались, по крайней мере - мясо ели. Ходили на рыбалку, ходили на охоту. Общались. Разговаривали. Получали книги и журналы. Впоследствии большевики исправили такие упущения в уложении о наказаниях. Они понимали - по себе знали - что такие ссылки никого не устрашат. Уж они-то расправлялись по-другому со своими не только что врагами, а просто несогласными. Они создали такое, что еще долгие годы люди будут вспоминать с ужасом. И этот ужас начался с первых же шагов революции и граждан-ской войны.

Но на том, предреволюционном, пути Россия, по множеству свидетельств и фактов, зафикси-рованных историей, все-таки двигалась в сторону изобилия и Права. И буржуазная революция февраля смела, наверное, многие несоответствия с этого пути... Но большевикам удалось перехва-тить руль. Безусловно, мы знаем об этом, существовало множество объективных причин: прежде всего, война и в связи с нею - озлобление народа и неустойчивость власти после свержения царизма. Но разве сбросить со счета колоссальную волю Ленина, вождя большевиков? Так как же не думать сегодня об этом? И перед искусством сегодняшним просто долг: думать, увидеть, понять этот "субъективный фактор", этот сгусток человеческой воли - В.И. Ленина. Потому - настоящая работа с Лениным на сцене - еще впереди. Настоящее зеркало - без тумана и других огрехов изображения - еще не отлито.

Ну, а теперь о моем опыте игры в образе Ленина.

Никаких открытий я сделать, понятно, не мог. Не в моих то было силах, как не по силам и времени моему. Но тем не менее я старался убрать из характера Ленина ту навязчивую улыбчи-вость, добротцу, простотцу, мягкость, какую-то подчеркнуто назойливую человечность, которой как бы в нос зрителя тыкали и внушали: вот, видишь, какой человечный, а ведь гений... Мне хотелось чуть пожестче сыграть.

Не случайно мои товарищи по цеху негромко так, чтоб не дошло до иных ушей, говорили: "Что ж он у тебя такой жесткий, непривычный?"

А размышлял я очень банально и просто: не мог человек в ночь переворота, когда решалась судьба и России и его самого, его мечты о социалистической революции, не мог быть таким вот милым и улыбчивым. Или, вернее сказать, я не мог себе представить, чтобы Ленин был в ту ночь вот таким.

Мне думалось, он в те часы был предельно сосредоточен и напряжен. Точно кулак сжат. А точнее - как стиснуты челюсти последним напряжением воли! Думаю, ему было не до сантимен-тов. И глупо в эту пору, в эти минуты заниматься чаями-кофеями и всякой другой ерундой. Чем и занимались мнопие исполнители роли Ленина.

Я же подходил к солдату, брал за ремень винтовки и, весь в напряжении, - какие уж тут улы-бки - спрашивал: "Так пойдут воевать или не пойдут?" Ему жизненно важно было знать, пойдет солдат с революционерами или не пойдет, победит революция или нет. Вот суть этой довольно примитивной сценки в спектакле "Человек с ружьем". Тем не менее, несмотря на свою примитив-ность, она вошла в историю русского театра как некое открытие, что ли, в подаче роли Ленина.

В связи с этим, кстати, мне подумалось вот о чем: ведь никогда раньше царей-батюшек на сцене не изображали. Вероятно, это считалось кощунством. Как это: какой-то скоморох - наша профессия в глазах знати выглядела полупристойной - выйдет на сцену Мариинского или Алек-сандринки и будет изображать "из себя" русского императора! И зачем его вообще изображать, когда вот он, существует вживе.