Пророческая тема снова превращает въезд Генриха V в первый адвент Христа. Важной частью литургической Рождественской драмы был Ordo prophetarum —ритуальная драма ветхозаветных и языческих пророков, в серии монологов доказывающих божественность Христа. Хотя форма этой драмы была основана не на библейском эпизоде, а на тексте, ошибочно приписываемом св. Августину, ее популярность была такова, что уже в XV в. она влияет на постановку адвента Христа в мистериальном цикле Страстей Христовых. В городских мистериях разыгрывался адвент Христа, въезжающего в Иерусалим, а пророки из толпы предсказывали Его появление и провозглашали Его божественность [1027]. В данном случае возвещающие появление и победу Генриха V святые короли повторяли этот элемент мистерии, указывая на Генриха как на божественного монарха, земного Христа.
Наиболее масштабной была сцена, поставленная для короля на Чипкросс. Там был воздвигнут замок с башнями и флагами, на котором было написано «Славное возвещается о тебе, град Божий!» (Пс. 86:3) [1028]. Другая надпись прославляла Генриха как нового Давида (alter David), победившего Голиафа и его «галльскую гордыню». На одной из башен был баннер со словами «речные потоки веселят град Божий, святое жилище Всевышнего» (Пс. 45:5). Кроме того, на замке были выставлены гербы св. Георгия, императора Сигизмунда и самого Генриха. Замок был покрыт тканью, изображающей мрамор и зеленую и красную яшму, что превращало его в апокалиптический Новый Иерусалим – «стена его построена из ясписа» (Откр. 21:17). Девы в замке пели по-английски: «приветствуем тебя, Генрих Пятый, король Англии и Франции»; спустившиеся с замка ангелы осыпали короля золотыми безантами [1029]. Таким образом, адвент Генриха как земного Христа превращается во второй, небесный адвент, хотя элементы конкретно-исторического сохраняются, не полностью растворившись в вечном и универсальном.
Апокалиптическая тема развивается и в сцене перед собором св. Павла, где Генрих V, как и Ричард II, встречается с Богом. Правда, на этот раз Всевышний предстал не в виде актера, как это было в 1392 г., а в виде сияющего «Солнца Правосудия». Киплинг интерпретировал эту сцену как смирение монарха, предающего себя на Суд Божий: «Бог буквально осенял смертного короля. Генрих V пришел к Богу скорее как земной король, подносящий славу Богу, чем полубог, возносящийся на небо через свою славу» [1030].
Однако эпифания короля уже произошла – когда он проехал сквозь яшмовые ворота Небесного Иерусалима, ангелы осыпали его золотом, вода в фонтанах превращалась в вино, а Лондон и Темза стали Градом Божьим и речным потоком из псалмов. Кроме того, и до Генриха V (например, Ричард II, как было показано выше) и после него английские короли встречались с Богом возле собора св. Павла. Однако эти сцены Киплинг не интерпретирует как символический жест смирения. Символы, особенно ориентированные на простых горожан, должны быть ясными и однозначно читаемыми. Поэтому вполне логично можно предположить, что встреча Генриха с Богом в виде «Солнца Правосудия» интерпретировалась зрителями так, как и все сцены до этого, – как установление особых отношений между монархом и Богом. Кроме того, следует заметить, что зрители, собравшиеся перед собором, безусловно, не могли видеть въезд монарха в город и прочитать надпись на воротах, поэтому для них это не было воплощением Civitas Regis Iustititae, а только очередной эпифанией короля.
Интересно использование символа Солнца как воплощения Бога. С одной стороны, выбор подобного символа может опираться на слова Апокалипсиса: «И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божья осветила его и светильник его – Агнец» (Откр. 21:23). За счет этого усиливался мотив второго адвента, ощущение вселенскости, вечности и нуминозности происходящего. С другой стороны, в выборе солнечной символики могут проявляться имперские амбиции Генриха V. Кристи Фокс указала на явное желание автора «Славных деяний» изобразить Генриха как императора и Англию как империю. Гербы св. Георгия, Сигизмунда и Генриха на башне яшмового замка ясно указывают на равенство всех троих [1031].
Наконец, в тексте «Славных деяний» говорится о скромности короля среди ликующей толпы: «облаченный в пурпур король ехал не в гордыне, но скромно, в сопровождении лишь избранных придворных» [1032]. Из этого текста Киплинг делает довольно неожиданный вывод о том, что Генрих V понимал свою роль [1033]. Однако если сравнить это описание с текстом, написанным более чем за 1000 лет до него, – с приведенным выше описанием въезда Константина Великого в Рим, сделанным Евсевием Кесарийским, то становится очевидным сходство. Анонимный автор «Славных деяний» пытается донести до своих читателей вполне понятное послание: Генрих есть новый Константин, благочестивый император, а его въезд – триумфальное римское шествие. Кроме того, описание «царственной неподвижности» Генриха почти дословно (кроме оговорки про рост) повторяет описание Аммианом Марцеллином триумфа Констанция II: «Приветственные выкрики его императорского имени и отдававшиеся звуки рогов оставляли его невозмутимым, и он выказывал себя таким же величавым, каким видели его в провинциях. Будучи очень маленького роста, он наклонялся однако при въезде в высокие ворота, устремлял свой взор вперед, как будто его шея была неподвижна, и, как статуя, не поворачивал лица ни направо, ни налево; он не подавался вперед при толчке колеса, не сплевывал, не обтирал рта, не сморкался и не делал никаких движений рукой» [1034]. Впервые в английской истории имперские амбиции столь ясно выражались в публичной демонстрации символов.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу