Елена Игнатова - Загадки Петербурга II. Город трех революций

День восстания пришелся на воскресенье, и к вечеру в городе воцарилось праздничное оживление, а в это время семьи юнкеров уже начали поиски сыновей. Они не знали, что их ждет, — матросы расправились с многими пленными с невиданной жестокостью, слухи о которой потрясли Петроград. На следующий день Исполнительный комитет Всероссийского съезда военных училищ выпустил воззвание: «Вчера в Петрограде совершилось ужасное, кошмарное дело. Банда обезумевших, озверевших людей под предводительством сознательных убийц произвела невероятную по своей жестокости расправу над юнкерами, не желавшими признать власть Ленина Кровавого… Не поддаются никакому описанию ужасы, творившиеся вчера опричниками самодержавного „военно-революционного комитета“… Кровь мучеников вопиет к вам!» С протестом выступили и студенческие организации Петрограда, и по их ходатайству 31 октября арестованные юнкера-социалисты были освобождены, ведь они только о них и ходатайствовали — а с остальными пусть большевики поступают как знают. Так сообща и сплетали с первых дней новой власти общую удавку…

А где же были «старые волки революции» — героические террористы, экспроприаторы, бомбисты из эсеровских партий? О, у них были дела поважнее, чем уличные бои: последних юнкеров еще добивали, когда Комитет Спасения поспешил отмежеваться от восстания. Вечером 29 октября собралось совещание социалистических партий, на которое пригласили большевиков, и их представители Каменев и Сокольников заявили, что в Смольном готовы поделиться властью с товарищами-социалистами, если те признают ее законность. «Наша вражда, — убеждал Сокольников, — на руку контрреволюции. Если не будет соглашения, неизбежна реставрация царизма и казачья диктатура». В ответ зазвучали гневные речи, но за их горячностью все заметнее проступало соображение, что, коли узурпаторы удержались, пускай делятся властью!

На следующий день большинство участников совещания признало организованное ими восстание «неуместным» (что такое, в конце концов, судьба нескольких сотен мальчишек в юнкерских шинелях?). Такая позиция левых партий была продиктована не трусостью: за их непоследовательностью был расчет, за уступками — соображения политической выгоды. Хорошо осведомленная и внимательно следящая за событиями З. Н. Гиппиус записала в дневнике еще в день восстания, 28 октября: «Намечается у… эсеров, еще очень прикрыто, желание использовать авантюру для себя … То есть: левые, за большевиками, партии… как бы переманивают „товарищей“ гарнизона и красногвардейцев: большевики, мол, обещают вам мир, землю и волю, и социалистическое устройство, но все это они вам не дадут, а могут дать — и дадим в превосходной степени! — мы ».

Настроение в столице тоже подталкивало партии к сближению: люди устали от потрясений и хотели покоя и мира. Ночью 30 октября на совещание пришли депутаты рабочих Обуховского завода, они кричали, что, пока «вожаки» занимаются междоусобицей, растет разруха и опасность гражданской войны. «Долой партии, вожаков — они ничего не могут нам дать!», «Черт вас разберет, кто из вас прав. Вы все не стоите того, чтобы вас земля носила. Повесить бы вас всех на одном дереве — в стране само наступило бы спокойствие!». На одном дереве рабочие хотели повесить Керенского, Ленина и Троцкого. На всех заводских митингах повторялись требования прекратить распри «какими угодно средствами», и эти настроения пролетариата угрожали всем, кто цеплялся за власть, а кроме того, у соглашателей был тайный расчет: в Гатчине уже стоял кавалерийский корпус (слухи сильно преувеличивали его численность) генерала П. Н. Краснова, который, мол, в считаные часы выбьет большевиков из столицы.

О том, что в это время происходило в Гатчине, вспоминал В. П. Зубов, в то время заведовавший художественными ценностями Гатчинского дворца. 25 октября через Гатчину проехал Керенский, он направлялся в Псков, в ставку Северо-Западного фронта, а а через два дня он вернулся «в сопровождении кавалерийской дивизии [2]  Под началом генерала Краснова было воинское соединение из шести сотен казаков. В. П. Зубов назвал его дивизией; принятое название «корпус Краснова» скорее условное, т. к. корпус — войсковое соединение, включающее в себя несколько дивизий, а не три полка, которые были у Краснова. , следовавшей за ним нехотя, лишь потому, что видела в нем единственного представителя порядка и что надо было бороться с беспорядком». Керенский, министр-председатель Временного правительства и верховный главнокомандующий, был настолько непопулярен в Петрограде и в армии, что его присутствие могло погубить все дело. Представители Комитета Спасения Родины и Революции и офицеры штаба Краснова уговаривали его уехать, но он колебался. Тогда Краснов объявил, что он действует в согласии с Комитетом Спасения с целью восстановления революционной демократии в столице; о Временном правительстве и его министре-председателе при этом вовсе не упоминалось.