Иван Прыжов - Московские дуры и дураки

Он из крестьян Дмитровского уезда, Московской губернии; проживал прежде на Девичьем поле, на фабрике купцов Ганешиных, а потом, найдя, что юродство очень выгодно, принялся юродствовать и теперь пребывает в Хамовниках. Хамовники в последнее время сделались приютом для всевозможных ханжей, зане там живет некий купец, главный их покровитель. Феодосий ходит босиком, носит железные вериги и пророчествует. Это здоровый мужик лет сорока, с окладистой бородой, плешивый. На родине у него есть семейство, и дочь его, молодая девушка, время от времени приходить к нему, и отбирает у него деньги, собираемые ей на приданое.

Человек небольшого роста, лет 38-ти, с русой бородкой, по плечам длинные волосы. Он в послушническом полукафтаньи, подпоясан ремнем. Его можно встретить на московских улицах, по которым он всегда ходит вприпрыжку, отчего среди ханжей он и известен под именем бегунка. Проживает он у известного купца, любителя всяких пророков и пророчиц. Петруша особенно любит хорошие соты, сдобные, сладкие пироги, цветочный чай, моченые яблоки, варенье всех сортов, зернистую икру, блины, яичницу и молодых горничных, которых называет вербочками, малиновками, пеночками, кинареечками, лапушками. В доме, куда ходит Петруша, если есть горничная то она носит одно из помянутых названий и верующие ставят ему это в юродство. Одна из особенностей его та, что он может зараз сесть целый арбуз, как бы он ни был велик. При виде подобного арбуза он начинает кричать: «искушение, искушение! великое искушение!» И затем берет арбуз в коленки, а ножик в руки, и работает до тех пор, пока от арбуза останутся одни корочки. То же бывает и при виде бурака с зернистой икрой. «Искушение, кричит он, искушение! Душа требует, душа желает» и берет бурак в коленки и ест икру до тех пор, пока ее не останется ни зернышка.

Лет двадцать тому назад появился в Москве сей отец Гавриил и произвел великий шум между московскими ханжами. Все с наслаждением упивались слушанием его рассказов об Афоне и раскупали по дорогой цене принесенные им откуда-то разные безделушки. Родом он из Молдаван, хоть он сам говорит, что он из Албанцев и перешел в православную веру вследствие бывшего с ним чуда, но это не больше, как сказка. Пожив в Москве с год и набрав не одну тысячу рублей, он к великому огорчению почитательниц возымел желание снова отправиться на Афон. Стали его уговаривать всеми силами, чтоб он остался в Москве; но он отказывался, говоря, что уставы московских монастырей слишком слабы для подвижников, что он дал обещание жить на Афоне, и т. под. но, поломавшись довольно, он решился остаться и поселился в одном из приютов около Москвы, где ему выстроили келью за оградой, как он этого сам пожелал ради уединения . Пожив немного в своей келье и вероятно соскучившись, он опять явился в Москве к неописанной радости его почитателей. Он им рассказывал, что ему там не давали покоя разные демонские искушения. Демоны в разных видах не оставляли его ни днем, ни ночью. Днем он все видел около своей кельи молодых крестьянок, собирающих будто бы ягоды, и они то манили его к себе, то водили в его глазах хороводы, то пели песни. По ночам же к нему являлись разные чудовища; то слышался вой волков, то будто бы разбойники пришли его убить и топорами стучатся в его двери, то появлялись молодые нагие красавицы и обнимали его. Отец Гавриил видел будто бы в этих явлениях перст, указывающий ему возвратиться на Афон. Снова пожалели о нем его доброхоты, снова собрали ему на путь большую сумму денег, распрощались с ним и проводили; но не прошло и года, как он опять появился в Москве. Он рассказывал новую басню о том, как был застигнут болезнию в городе Одессе, проболел полгода, и потом два раза сбирался на Афон, и два раза заболевал, и что в этом он также видит особый перст, указующий ему жить в Москве. Этот чудесный случай усугубил еще больше уважение к отцу Гавриилу, как будто видимо ознаменованному благодатью, и один из его поклонников, богатый купец из-за Москворечья, устроил ему в саду у себя келью. И отец Гавриил, поселившись на весях замоскворецких, к великой радости его почитателей, стал поживать; но не прошло и года, как маска с него спала и все его узнали.

Дело в том, что он начал мешаться во все семейные дела. У купца, где он жил, была большая семья, и дошло до того, что, по милости нового жильца, им пришлось хоть разъехаться. Стали думать, отчего, бы это доселе жили все мирно, а теперь явилась такая неурядица, думали, думали и догадались, что все это по милости отца Гавриила, и вот выгнали его из дому, и все пришло в старый порядок. После этой истории слава афонца немного упала, и он ушел в один скит близ Москвы, но, пожив в скиту с год, он и там не мог ужиться и опять появился в Москве, опять стал сбираться на Афон, стал опять сбирать на окончательное возвращение, и, собрав опять значительную сумму, все-таки остался в Москве, объявляя, что собранных им денег мало, потому что на Афоне даром не принимают и требуют великих вкладов. И вот он остался и снова зажил в Москве, весело и жирно. Зная, где и когда он будет, его ждут, выходят встречать за ворота. Введя его в дом, сажают на первое место, угощают стерляжьей ухой, до которой он великий охотник, кланяются ему в ноги, целуют ему руки и приказывают прислуге делать то же самое. Лакей из дворовых людей, живший у купца, никак не решался целовать руки у ханжи и кланяться ему в ноги, и за это был разочтен, как безбожник, и изгнан. Хотели даже высечь его за это в части, но только полиция, при всем уважении к купцу, не нашла для этого достаточных оснований. Для выездов по монастырям отцу Гавриилу всегда был готов экипаж. Ему были открыты у всех и сердце, и душа, и кошелек, и жил он, как говорится, припеваючи. Но в последнее время слава сего отца значительно упала и имя его из передовых ханжей отошло на задний план. Живет он и теперь еще в Москве у одного ханжи-купца, который раз уж заплатил за рубль тридцать копеек, но по-прежнему продолжает содержать у себя не один десяток пустосвятов для спасения своей души. Ходит он по кремлю и по московским монастырям, по старой памяти заходит к своим старым знакомым с книжками и просвирками. Это худощавый старик среднего роста с небольшой седой бородой. Ему лет под 60, и он известен теперь уж не под именем отца Гавриила Афонского, а просто Гаврила Федоровича .