Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

После долгих совещаний, паны решили — вручить комиссарам креденс к Запорожскому войску и 24 пункта, о которых они должны будут трактовать. Комиссары отправились 16 сентября в Белую Церковь, под прикрытием двух полков и 500 драгун, с тем чтобы с ними остались только драгуны. То были: киевский воевода Адам Кисель, смоленский воевода Кароль Глебович, литовский стольник Викентий Гонсевский и брацлавшй подсудок Казимир Косаковский. Глядя на богатство, как на внушительную эмблему силы и власти, они взяли с собой скарбовые возы, не сообразив того, что в казаках и татарах эта выставка, вместо уважения к послам, возбудит жажду к поживе.

По отъезде комиссаров, паны тотчас увидели, с кем имеют дело. На панский лагер наскочили татары, в числе 1.000 коней, и «сделали не малую шкоду в челяди»: нахватали людей и лошадей. Пустились жолнеры в погоню, но настигли одного только хищника, который показал, что пришел Карач-бей с 4.000 татар, а другие отряды стягиваются, но хана и султан-калги не будет, и едва ли придет больше Орды. Между тем казаки выказывали крайнее ожесточение к панам, и кричали со всех сторон: «Чего ци бунтовники ляхи прийшли сюды? Вже ж король вернувсь. Се вже не ваша земля, а царська». Даже мужикам, остававшимся в тылу панского войска, казаки грозили, что будут истреблять и их самих, и их имущество, а Паволоч, разделившуюся на ся между хмельничанами и панщанами, намеревались «пустить с дымом к небу».

Комиссары не возвращались из казако-татарского омута, и не было никакой вести о них. На другой день панский подъезд не мог узнать о них ничего, а нашел только в поле воткнутый в землю шест с запиской на литовском языке. Комиссары просили Радивила поскорее прислать сильный конвой и спасать их от бунтующего хлопства.

Записка встревожила все войско. Паны горько раскаивались в своем доверии к варварам. Немедленно был отправлен к Белой Церкви полевой гетман со 130 хоругвями для обеспечения комиссаров. Никто не вышел к ним из города, и отправленные в город посланцы не вернулись, а между тем казаки подступили к Белой Церкви табором, и хоругви, проголодавшись, вернулись в великой тревоге. Был уже вопрос о том, чтобы двинуться вперед всем войском и биться за комиссаров на пропалую. Но сперва отправили письмо к Адаму Киселю, чтоб осведомиться, живы ли комиссары. В беспокойстве, в мучениях стыда и раскаянья прошли целые сутки. Но в полдень пробежал гонец с известием, что комиссары возвращаются, только татары насели на их конвой, и они просят помощи. Бросилось все войско к лошадям и оружию.

Навстречу комиссарам выскочило тысячи три коронных и литовских охотников, выступила в поле пехота и рейтария полками, а вместе с ними и множество челяди, которой при коронном войске насчитывали не менее 15.000, да при литовском было наверное 6.000.

Комиссаров благополучно встретили на пути; но скарбовые возы их разграбили уже татары и казаки, так что комиссары потеряли все свое имущество, и остались только с тем, что было на них (tylko jak chodzili, tak lyIi zostawieni). Автор походного дневника исчисляет потерю их, возбуждая сожаление в своем обществе и смех в нашем: «У пана воеводы смоленского» (пишет он) «и пана стольника литовского расхищено не меньше, как на 100.000 злотых деньгами и серебром, в том числе дорогой перстень и диамантовая запона с парою таких же петлиц; у пана киевского воеводы — серебро, коней и палатки на 18.000 злотых; у пана брацлавского подсудка — на 6.000 злотых [62] По известию Освецима, Кисель и Косаковский утратили более, чем на 30.000. ; и которому из черни не досталось какой-нибудь драгоценности, те рвали с рыдванов опоны на куски, и потрясая, хвалились, что это — ляцька здобыч. Мы приветствовали панов комиссаров с невыразимою радостью: ибо считали их уже погибшими (obzalowali, jako zgukione glowy)».

Только тогда признали в лагере безрассудством со стороны полевого гетмана, что он вернулся вчера с сотнею хоругвей, не дождавшись комиссаров. Комиссары отдавали справедливость Хмельницкому, что погибли бы в Белой Церкви, когда бы не он, не Выговский и не полковники Хмелецкий, Гладкий, Богун и Бромецкий. По их рассказу, Хмельницкий искренно желал мира вместе со всею старшиною; но дерзкая чернь раз пятнадцать пыталась брать их в замочке «приступом и изменою». Полковники рубили своевольных саблями, били обухами, а одного казака Богун обезглавил, когда тот, при виде съестных припасов для комиссаров, закричал: «Дак се мы складатимемо ляхам стацию»! Выговский, увидев смоленского воеводу и литовского стольника (у которых было больше других оказалости ), сказал: «Не с ума ли вы сошли панове? приехали к мужикам в огонь! И мы, обороняя вас, погибнем». Но так усердно все «трактовали» комиссаров, что и спали вместе с ними, разгоняя бунтовщиков. «Разве по нашим трупам доберутся до вас», успокаивали они своих гостей, не в пример таким «совершеннейшим во всех отношениях людям», каких прославляют киевские профаны. Татары всего больше порывались на литовского стольника. Один из них пустил из лука стрелу в замковое окно, и едва не убил Киселя, а другой стрелой — литовского стольника.