Николай Лузан - «Загадка» СМЕРШа

Вскинув винтовку, младший сержант передернул затвор и рявкнул: «Руки за спину, гад! Топай вперед!»

Они выбрались на двор. Десятки удивленных взглядов посмотрели на Виктора и провожали его до соседней землянки. Наспех сбитая из толстых досок дверь захлопнулась за спиной, и кромешная тьма навалилась на него. К концу дня рядом с ним оказались еще четверо. Сито армейской контрразведки было безжалостно к тем, на кого падала хоть малейшая тень подозрений.

На следующий день всех пятерых под конвоем доставили в Парфино, в особый отдел 11-й армии. Здесь за них взялись опытные контрразведчики. Ссылки на майора Гусева из разведотдела фронта Виктору не помогли. Старший лейтенант Милюков имел бульдожью хватку и, в отличие от лейтенанта, не брал на испуг, а методично и последовательно душил хитро поставленными вопросами.

Скрип открывшейся двери прервал допрос. В кабинет вошел, а скорее вкатился этаким колобком небольшого роста, круглолицый с забавным русым хохолком на макушке пожилой капитан. Мешковато сидевшая форма говорила о том, что он не кадровый военный. Старомодные очки в толстой роговой оправе на курносом носу делали его похожим на школьного учителя. Заместитель начальника особого отдела 11-й армии Колпаков действительно одно время преподавал историю в старших классах, а в последние годы работал директором школы. В контрразведку его привело прошлое. В далеком 1920 году ему пришлось служить в особом отделе ВЧК Западного фронта. Новая война, выкосившая больше половины особистов, вернула Колпакова в боевой строй.

Он сел напротив Виктора и долго пытливым взглядом разглядывал его. В нем не было той ожесточенности и подозрительности, что читалась в глазах лейтенанта из фильтрационного пункта и Милюкова. Колпаков смотрел так, будто перед ним находился проштрафившийся ученик. И Виктор решился.

Первое слово далось с трудом, а дальше он уже не чувствовал страха. Живой интерес и сочувствие, читавшиеся в глазах Колпакова, располагали к откровенности. Сердце Виктора снова екнуло, когда при упоминании Гофмайера и Штейнблюма в глазах Милюкова блеснул победный огонек. Колпаков же остался невозмутим. Это придало Виктору уверенности, и он рассказал все до конца — про подписку и про задание Гофмайера Колпаков не спешил с окончательным выводом и потребовал от Милюкова оформить признание Бутырина о его вербовке начальником 501-го отделения тайной полевой полиции майором Гофмайером не протоколом, а докладной запиской. После завершения допроса Виктора отправили в камеру для временно задержанных, а Милюков взялся за написание докладной и, когда она была готова, отправился к Колпакову. Тот кивнул ему на стул и продолжил разговор по телефону. Милюков присел, открыл папку и еще раз прошелся по тексту докладной. Главные моменты в истории Бутырина, как ему казалось, были отражены полно. Но до доклада дело не дошло.

В кабинет, хлопнув дверью, стремительно вошел начальник особого отдела 11-й армии майор Иванов. Его порывистые движения и суровое лицо, на котором узлами ходили желваки, ничего хорошего не сулили. Судя по всему, выезд на передовую, в 5-ю дивизию, окончательно испортил ему и без того паршивое настроение. Милюков, опасаясь попасть под горячую руку, угрем выскользнул за дверь. Колпаков прервал разговор и положил трубку. Подождав, когда Иванов выпустит пар, он предложил ознакомиться с перспективным материалом и пододвинул к нему папку с докладной Милюкова на Бутырина.

Иванов склонился над текстом. Уже на первой странице суровая складка пролегла по лбу, а когда была прочитана последняя страница, он с презрением отшвырнул докладную. Попытку Колпакова доказать, что Бутырин не предатель и его можно использовать в оперативной игре с гитлеровскими спецслужбами, Иванов отверг. Беспощадный к себе, он с такой же беспощадностью относился к малейшим слабостям в других. В июне 41-го, став свидетелем того, как мягкотелость и растерянность одного командира оборачивались потерями сотен человеческих жизней, он сделал для себя твердый и неоспоримый вывод — лучше не пощадить десяток трусов, чем потерять всю часть.

В тот же вечер на имя начальника особого отдела НКВД СССР по Северо-Западному фронту ушла внеочередная шифровка. В ней сообщалось о разоблачении немецко-фашистского агента Попова — Бутырина.