Николай Устрялов - Проблема прогресса

Замечательная фраза Аристотеля о человеке, как смеси Бога с животным, остается непревзойденной характеристикой человеческой природы. Вспоминается также известное изречение Достоевского о людских сердцах, как поле битвы Бога и дьявола. Жизнь человека, история народов -- неиссякаемая "битва" различных начал и явлений, в каждое из которых вплетены и добро, и зло. Нравственные ценности, -- героизм, подвижничество, жертвенность, -- созидаются борьбой и в борьбе; все они -- "добродетели становления", утрачивающие смысл в царстве ставшего совершенства, не живущего на земле.

Добро не дано нашему сознанию, а творится им, точнее, открывается им в процессе исканий и творчества; "царство небесное силою берется". Нравственный акт всегда индивидуален и конкретен. Он упоен и напоен жизнью, и вместе с тем питает собою жизнь. "Правила" относятся к области права, -- никакими правилами нельзя предначертать верный путь нравственного поведения в бесконечной сложности противоречивой и неповторимой жизненной обстановки. Об этике Канта, формальной и априорной, справедливо утверждают, что она "юридична", проникнута "легальностью", что подлинной стихии нравственного она чужда. Нельзя ограничиваться "всеобщим законодательством" в отношении к тому, что есть сплошное творчество и постоянная индивидуальная новизна: "дважды не ступить в один и тот же поток, ибо все новые и новые воды приливают в него"...

7.

Рассказывают, что для создания "Распятия" Джотто убил и распял своего натурщика: только тогда картина достигла высочайшей степени совершенства. Можно ли после этого верить, что "гений и злодейство -- две вещи несовместные"?

Исторический прогресс весь отмечен таким отсветом злодейства. Немало великих дел истории смочено кровью и слезами: именно это их свойство так отталкивало от них Л. Н. Толстого, прямолинейного человека совести. Однако, никакие отталкивания не могут снять проблемы трагического конфликта ценностей. Очевидно, самое понятие "злодейства" должно быть критически продумано в свете этой проблемы и очищено от всяких недоразумений психологизма.

Мы нередко забываем, что блага, представляющиеся нам бесспорными, добыты кривыми путями, тяжелыми этическими компромиссами. Мы охотно прощаем своих предков. И спокойно пользуемся плодами былых злодейств (наслаждаемся гением Джотто), ополчаясь на злодейства современные. Тут необходимо так или иначе свести концы с концами: либо вместе с Толстым "осудить" гуртом всю историю и культуру, либо осмыслить принцип иерархии ценностей, таблицы целей и средств. Конечно, такое осмысливание не может не быть в некотором роде формальным: по существу своему, выбор средств и относительных целей диктуется, как сказано, конкретной целокупностью каждого данного жизненного положения. "Я варю каждый случай в своем котле" -- учил Заратустра. Поэтому лишь прошлое, лишь завершенное поддается точному осознанию и нравственному суду: исчерпанность -свойство мертвецов, а по Гегелю дух умирает тогда, когда до конца изжиты его внутренние противоречия.

Такова имманентная ущербность нашего временно-пространственного мира, что он не терпит органической гармонии всех качеств, не вмещает в себя совершенства. Полнота перенесена в пространство, распределена во времени, и доступна разве лишь идеальному созерцанию, но никоим образом не реальному окончательному воплощению. Реализация одной ценности сплошь и рядом ущемляет другую. При бельгийской конституции не бывает преподобных (Леонтьев). Брут не ужился с Цезарем. При Бисмарке немыслим Шиллер. Через противоположности развивается мысль, -- противоположностями держится и жизнь; оружие критики переходит в критику оружием.

Не случайно политические мыслители и философы государства бьются над такими вопросами, как согласование свободы и равенства, "примирение" личности и общества. Одно дело -- решать эти вопросы предварительно, так сказать, a priori, логически, в свете идеала, в категориях чистого долженствования -wenn ob es niemals geschieh: соборность, свободный универсализм, социализация природы человека, синтез обоих начал и т. д. И другое дело -- исходить от живых людей и реально данных отношений. Тут недостаточны общие предпосылки и формулы категорического императива, тут нужны дополнительные принципы, какие-то подвижные критерии, относительные рецепты, вытекающие из конкретных анализов, хотя, с другой стороны, опять-таки логически упирающиеся в общие, регулятивные нормы. Тут идет вопрос об осуществлении, воплощении принципов, а известно, что воплощение идеи неизбежно означает умаление, "порчу" ее невоплощенного образа: воплощаясь, она преодолевает свое безжизненное одиночество, но зато погружается в неверную, смешанную стихию, принимает своего рода "зрак раба" и переживает свою Голгофу. В царстве совершенства, конечно, гаснет дисгармония личности и общества, свободы и равенства, творчества и необходимости. Но, вступив на путь воплощения, гаснет совершенство, и возгораются дисгармонии.