Рустем Валаев - Алмаз - камень хрупкий

Переполненный зал гудел, словно улей. Журналисты, сидя на стульях, подоконниках и верхом на скамейках, что-то быстро записывали в свои блокноты. Сверкали очки. В проходах сновали люди, вперед--назад, вперед--назад. Тут же заключались пари, как на скачках:

"За Уайтинга -- 50. За Фрома -- 100".

Всюду шум, гам. Кто-то отвечал за Ричарда тройным кушем. Шуршали бумажные доллары, звенели центы. Лихорадка охватывала зал. Но вот появился Уайтинг, а следом за ним Говард Фром. Раздался свист, и сразу же все смолкло. Соперников пригласили в соседние залы. Уайтинг вгляделся. Квадратная комната, красивые обои, холодные, мраморные подоконники. От прикосновения к одному из них вдруг задрожали руки. В голове

у Ричарда ни одной мысли, как у новорожденного младенца. Перед глазами листы белой бумаги с печатями. Зубы вгрызаются в ручку. Взглянул в трюмо. Под глазами круги -- следы беспутно проведенных ночей. Сердце чугунной гирей колотится в груди. Злоба комком застряла в напряженном горле. Раздался звонок.

Да, да, это им дан старт. Как на бегах. Ну что ж, начнем. Два часа писать. Скорее... Только писать... Здесь-то он на коне...

"Ночь тупо смотрела черной впадиной. За окном летели ветер и тьма..." Ветер и тьма... Нет, это все банально, и, кажется, в каком-то из моих рассказов уже были эти фразы,-- подумал Ричард. -- Если это так, их теперь припишут Фрому, а меня обвинят в плагиате. К черту! Начну иначе: "Алмазные россыпи звезд плескались в изумрудной синеве моря". Слащаво до приторности. К черту! "Ночь наступила неожиданно. Яркие звезды одна за другой загорались в синем небе". "Почему в синем, а не в лиловом, не в темном?.."

И вдруг Уайтинг почувствовал себя жалким и беспомощным, как бродячая собака, с трудом разгрызшая кость. А в кости-то весь мозг давно высох! Рябило в глазах. Ведь раньше, даже пьяный, он писал много. Так, просто за деньги. Почему же сейчас мысли путаются, и ускользают куда-то, и снова возвращаются, но уже в каком-то ином, искаженном виде? Ведь выпита одна, всего только одна рюмка. Для храбрости. Ну и к черту! Пиши!

И вдруг потекли ясные, стройные мысли... Написал две страницы. Так, еще. Скорее, скорее!

Рука быстро скользила по бумаге. Слова цеплялись одно за другое и нанизывались, как в ожерелье. Фабула росла и ширилась. Еще немного, поворот и неожиданный конец. Все как будто правильно, все хорошо. Ричард не замечал, как бежало время. Публика кричала:

-- Говард Фром! Ричард Уайтинг! Жмите!

А потом свистели, долго, пронзительно, засунув пальцы в рот, как на ипподроме, когда лошади уже у финиша.

"Да, да! Сейчас кончаю, -- подумал Ричард и вздрогнул: -- А что, если... Тогда уцеплюсь руками за портьеру и буду головой биться о косяк двери в опустевшем зале. Все равно один конец".

Звонок возвестил, что положенные два часа истекли. К столу жюри прошел Фром и сдал исписанные листки. Уайтинг дописывал последние строчки. Вот он встал и пошел в главный зал, не замечая возбужденных лиц. Торопливо заключались последние пари. Журналисты склонили головы над блокнотами. Члены жюри поднялись.

-- Кончили? Вот и прекрасно. Мы вас долго не задержим, минут сорок, максимум пятьдесят. Не волнуйтесь!

Чинно прошли в голубой зал. Вот он, цвет литературной Америки: те, кому издатели с радостью платят по три тысячи долларов за рассказ. Публика им аплодировала и криками выражала свое мнение:

-- Уайтинг -- молодчина! Смелый парень, так им и надо! Думают, за деньги можно купить и господа бога. Ошибаетесь, джентльмены! То, что возможно на Уолл-стрите, здесь не пройдет! Старики не дадут в обиду парня! Они сами мучились в молодости...

Минуты текли медленно, особенно последние четверть часа.

Но вот они идут, вершители судеб: лысые, прилизанные, такие обыкновенные...

Все взоры обращены на них и тут же, словно рикошетом, падают на Фрома и Ричарда.

Уайтингу вдруг захотелось убежать из зала. Он едва сдержался, чтобы не крикнуть: "Не смотрите! Не хочу, чтобы вы таращились на меня, как на обезьяну в зверинце!"

При взгляде на членов жюри в голове мелькнуло:

"От них зависит все. А что, если эти люди ошибутся?.."

Наступила тишина. Председатель жюри посмотрел на всех с высокомерной улыбкой и, пригладив рукой блестящие волосы, прочел скрипучим голосом:

"Определение литературного суда чести.

Город Нью-Йорк.

Джентльменский суд писателей Севера Соединенных Штатов Америки и американских писателей, живущих в других странах, состоялся по просьбе и доверию литераторов Ричарда Уайтинга и Говарда Фрома, проживающих в городе Нью - Йорке.