Рустем Валаев - Алмаз - камень хрупкий

Наутро от перекупщиков не было отбоя. Али Аббас сначала отказывался от предлагаемых колоссальных сумм, потом же, тайком от всех трестов и синдикатов по скупке раковин, продал всю партию, вместе с добытой мелочью, богатому спекулянту из Палестины.

По преданию, влюбленный в красавицу Лейлю Али Аббас-оглы вернулся в Шираз в позолоченной карете, запряженной цугом четырьмя лошадьми.

Все кончилось, как и полагается в восточных сказках, свадьбой. А пострадавшему купцу мулла сказал:

"Нужно знать то дело, которое тебя кормит. В твоем возрасте пора бы уже научиться отличать медузу от устрицы".

"Неверно, будто жемчуг приносит огорчения и слезы: жемчуг способствует долголетию и благоденствию. Кто его носит, того никто не обманет; он рассудочен и предохраняет от неверных друзей", -- так говорится в "Изборнике" Святославовом и подтверждается Памвой Бериндой. Неправда и то, что перл есть символ любви, как пишут в Азбуковнике.

Вот какую сказку рассказывают о жемчуге на берегу Тихого океана.

У самого порта Иокогамы погиб некогда японский корабль, на котором, помимо шелков узорчатых и первосортного фарфора, находилась бесподобная жемчужина величиной с голубиное яйцо.

И стоило то яичко 200 000 иен. А принадлежало оно любимой дочке самого микадо...

Загрустила царевна, места себе не находит. Тут микадо и объявляет: кто, мол, принесет во дворец жемчужное яйцо, на дне моря найденное, того и наградит самой высокой милостью.

Много отважных юношей бросалось в бездонную пучину за драгоценным перлом, но никому из них не удалось отыскать его, а некоторые смельчаки так и не вынырнули из бездны...

Месяц прошел, другой, третий. Вдруг приходит к микадо гейша - ворожея и говорит ему:

-- Нашлось жемчужное яйцо, только очень оно холодное. Как бы твоя дочь из-за него не простыла навек.

А кто его из бездны вынес, гейша - ворожея царю так и не сказала.

Узнав о находке, царевна обрадовалась:

-- Приведите,-- говорит,-- ко мне во дворец юношу того смелого, я за него замуж выйду!

Микадо свою дочь увещевает: может, юноша тот не знатного рода и даже не самурай, а рикша простой?

-- Все равно, -- отвечает царевна, -- выйду за него замуж.

И велел тогда микадо привести во дворец смельчака, своего зятя будущего.

Дочка микадо принарядилась, прихорошилась. Семь разноцветных зонтов над ней знатные самураи держат, а еще семь веерами ее со всех сторон обмахивают.

Привели ныряльщика. Глянула на него царевна и обмерла: на голове, словно змея клубком, тугая коса заплетена -- в ту пору все китайцы косы носили. Еще раз глянула царевна, да так и затряслась вся в ознобе, даже пальчики у нее на ручках, словно льдинки, зазвенели.

Подошел микадо к незнакомцу, глянул: не китаец перед ним на колени встал (уж так у них полагается), а японочка.

-- Кто ты есть, откуда и где выучилась нырять в бездонные пучины? -спрашивает микадо.

----Я - говорит японочка,-- не по своему желанию, а поневоле должна плавать и нырять, потому что я -- ама, добытчица жемчужных раковин... Я тебя неясно вижу, Микадо, и плохо слышу. Очень уж морская вода соленая, она разъедает глаза и растворяет серу в ушах. Ты не думай, что я старуха: мне всего двадцать третий год пошел. Пять лет назад, когда я впервые вышла на берег, была я розовой, как олеандр, а теперь стала серой и морщинистой, словно старая черепаха... Говорю тебе все это, император, не для того, чтобы разжалобить твое сердце, а потому, что не с кем мне поделиться: крабы, с которыми я часто встречаюсь на дне океана, не понимают человеческого языка...

С этими словами ама достала из складок своего кимоно перл величиной с голубиное яйцо, положила его на мраморный стол с медными драконами и молча вышла из дворца микадо.

С той поры жемчуг ни к любви, ни к ненависти никакого касательства не имеет.

Новелла пятая.

ЛЕГЕНДЫ О ЗОЛОТИСТОМ ТОПАЗЕ, ГОРНОМ ХРУСТАЛЕ И ИЗУМРУДЕ

ы сидели на берегу реки после удачного улова. Пламя костра лизало чуть поблескивающий котелок, в котором варилась уха, и освещало широченный оранжево - коричневый ствол старой сосны. Крупные звезды свисали над лесом и отражались в зеленоватой, как ализариновые чернила, медленно текущей Нейве. Отсюда было хорошо видно, как на той стороне, в Мурзинке, плошками загорались окна столицы исконных горщиков и каменотесов. Мой компаньон по рыбной ловле и хозяин дома, где я проездом остановился, когда-то тоже лазил по горам и бродил по топям в поисках самоцветов. Теперь он состарился и променял кирку на удочку. Расположившись поудобнее, прислонясь к стволу сосны, старик начал свой рассказ.