Сергей Полозков - Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента

В последующие дни в средствах массовой информации творилась вакханалия. Если бы у тех, кто выпускал печатные издания, был бы стыд, то сейчас их страницы были бы не пожелтевшими, а красными.

Появляется письмо 42-х, в котором сторонники демократии призывают к закрытию Конституционного суда и оппозиционных газет!

По форме и тону письма, да, собственно говоря, и по срокам, оно было подписано 5 октября, ясно, что оно написано в Кремле и наших славных литераторов попросили его подмахнуть, а они по холуйски, как в старые времена, быстро откликнулись.

Вот Лия Ахиджакова кричит о том, что нужно расстрелять эту долбанную Конституцию!

Асфальтовый фермер Черниченко, потрясая указательным пальцем, вопит: «Нужно раздавить гадину!»

Не многим лучше заявление Булата Окуджавы о том, что он наслаждался зрелищем расстрела Белого Дома.

Но всех переплюнула наша городская сумасшедшая Валерия Новодворская.

8 январе 1994 года журнал «Огонек» (№ 2–3, стр. 26–27) опубликовал ее статью «На той единственной гражданской». Здесь будет очень кстати ее процитировать. В своем излюбленном стиле «свободной психопатки» она говорит прямо о том, о чем ее коллеги и единомышленники стыдливо умалчивают:

«Мне наплевать на общественные приличия.

Рискуя прослыть сыроядцами, мы будем отмечать, пока живы, этот день — 5 октября, день, когда мы выиграли второй раунд нашей единственной гражданской. И «Белый дом» для нас навеки — боевой трофей.

9 мая — история дедов и отцов. Чужая история. После 4 октября мы, полноправные участники нашей единственной гражданской, мы, сумевшие убить и не жалеющие об этом, — желанные гости на следующем Балу королей у Сатаны.

Утром 4 октября залпы танковых орудий разрывали лазурную тишину, и мы ловили каждый звук с наслаждением.

Если бы ночью нам, демократам и гуманистам, дали танки, хотя бы самые завалящие, и какие-нибудь уцененные самолеты, и прочие ширли-мырли типа пулеметов, гранатометов и автоматов, никто не поколебался бы: “Белый дом” не дожил бы до утра, и от него остались бы одни развалины.

Я желала тем, кто собрался в “Белом доме”, одного — смерти.

Я жалела и жалею только о том, что кто-то из “Белого дома” ушел живым. Чтобы справиться с ними, нам понадобятся пули. Нас бы не остановила и большая кровь.

Я вполне готова к тому, что придется избавляться от каждого пятого.

А про наши белые одежды мы всегда сможем сказать, что сдали их в стирку. Свежая кровь отстирывается хорошо.

Сколько бы их ни было, они погибли от нашей руки. Оказалось также, что я могу убить и потом спокойно спать и есть.

Мы уже ничего не имеем против штыков власти, ограждавших нас от ярости тех самых 20 %, которых надо убить.

Мы хотим, чтобы митинги наших врагов разгонялись мощными водометами.

Мы вырвали у них страну.

Ну а пока мы получаем всё, о чем условились то ли с Воландом, то ли с Мефистофелем, то ли с Ельциным».

Как говорится, комментарии излишни.

Глава Президентской администрации Сергей Филатов, в этом смысле гораздо более «человечен». Скорбно опуская голову, он говорит: «Это было жестко, но после того, что случилось в Останкино, иначе было нельзя».

Этому вранью о том, что в Останкино бандиты ворвались в задние телецентра и всех там поубивали (на самом деле расследование показало, что погиб лишь один телеоператор, которого застрелили по ошибке (или не по ошибке?) сами вымпеловцы, все остальные жертвы не менее сотни человек были из числа мирных граждан) верили первое время даже те, кто возмущался действиями властей.

Много позже я беседовал со Станиславом Говорухиным и он, соглашаясь со мной в том, что 4-го октября было совершено преступление, бросил все ту же фразу: «Но вот только в Останкино!»

«А что в Останкино, — отвечал я, — Мы же там были! Та же бойня! Да был взрыв, но, вероятнее всего, это была провокация, а потом расстрел безоружной толпы».

Кто знает, может быть после этого разговора Станислав Сергеевич задумал и снял фильм «Час негодяев». Он тщательно собрал все, какие только можно видеоматериалы по событиям в Останкино и показал людям правду, спасибо ему за это.

Но это было позже. А тогда, тогда мы пытались выжать по максимуму все возможности для того, чтобы рассказать правду как можно большему количеству корреспондентов наших и чужих, голландских, французских, черт знает чьих.